Рекс Стаут - Погоня за отцом

Наконец Джаррет заговорил.

— Эти чеки лежат в архиве «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Кто вам про них рассказал?

Я покачал головой. Баллу сказал, что его вовсе не беспокоит, если Джаррету станет известно о том, кто его заложил, но я не собирался хоть в чем-то помогать этому истукану.

— Это не имеет отношения к моему делу, — сказал я, — у меня есть другое предложение. Поскольку мы с вами, похоже, не слишком поладили, я мог бы привести завтра Эми. Она очень милая девушка. Как вы, должно быть, знаете, она закончила Смит, очень недурна, хорошо воспитана и…

Я замолк, поскольку Джаррет вдруг зашевелился. Он неспешно сполз с шезлонга, выпрямился и устремил пронизывающий взгляд на меня.

— Я совершенно ничего не знаю ни про какую Эми, — сказал он, — ни про Элинор Деново. Если деньги по чекам получала какая-то Элинор Деново, мне это абсолютно безразлично. Если же посмеете опубликовать эту дикую чушь, я с вас шкуру спущу.

С этими словами он круто повернулся и направился к дому.

Я продолжал сидеть в своем шезлонге, любуясь изумительной долиной реки Гудзон. Вскоре притопал Оскар и занял наблюдательный пост в тени дерева с длинными узкими листьями.

— Как называется это дерево? — воззвал я к Оскару, но он не соизволил ответить.

Я был бы, возможно, не прочь позабавиться и поторчать тут еще часок-другой, чтобы определить, хватит ли у Оскара терпения стоять столбом, ничего не делая, но мне уже чертовски хотелось пить, а чутье подсказывало, что напоить меня никто не собирается. Так что, бросив последний взгляд на живописные окрестности, я с независимым видом прошагал мимо Оскара, едва не отдавив ему ногу.

Асфальтированная подъездная аллея протянулась на добрых четверть мили. В конце ее, напротив каменной колоннады, я свернул влево и двадцать минут спустя (включая посещение придорожной закусочной, где я опустошил кружку пива) я выкатил на шоссе и свернул в сторону, указанную щитом со стрелкой «Нью-Йорк — 88 миль».

Сидя за рулем, я стараюсь не занимать голову серьезными мыслями; подобные мысли ни к чему хорошему не приводят, а езда может закончиться плачевно. Собственно говоря, думать мне было не о чем — я и так знал, что делать дальше. Во вторник вечером, проводив Эми, мы с Вулфом единодушно выработали план действий на тот случай, если Джаррет отошьет меня.

Я пообещал держать Эми в курсе дел, поэтому, свернув с парковой дороги имени Генри Хадсона на Девяносто шестую улицу, я пересек Центральный парк и покатил к гаражу на Второй авеню, в котором Эми Деново держала свою машину. Не спрашивайте меня как и почему, но я всегда стараюсь лишний разок побывать на том месте, которое связано с каким-либо интересующим нас событием. Вот и сейчас, идя пешком от гаража к дому Эми (а найти свободное место для моего «герона» на улице было так же невозможно, как попытаться втиснуть еще одно зернышко в спелый кукурузный початок), я выбрал тот маршрут, которым в последний раз в своей жизни воспользовалась Элинор Деново. Я пришел к выводу, что тому, кто захотел бы свести с ней счеты, выполнить затею было бы парой пустяков.

Наш разговор с Джарретом излагать Эми дословно я не стал. Мы редко удостаиваем клиентов подобной чести. Не стал я также посвящать Эми в наши дальнейшие планы. Когда я закончил разговаривать, Эми тут же спросила в лоб, верю ли я, что Джаррет и в самом деле ее отец, на что я честно ответил, что не знаю. Я признался, что хотя все указывает на то, что ее отец именно Джаррет, биться об заклад я бы не стал. Дальше я попытался выведать у Эми, что она сделает, когда факт отцовства будет твердо установлен, но меня постигла неудача; более того, у меня создалось впечатление, что Эми и сама еще не знает, чего хочет.

Когда я вернулся домой, до ужина оставалось всего десять минут, так что с дословным рапортом Вулфу мне пришлось повременить до тех пор, пока мы не расправились с телячьим рулетом под острым соусом, с салатом из петрушки и мускусной дыни и с черничным муссом и перешли пить кофе в кабинет.

Когда я закончил рассказывать, Вулф сказал, одновременно прихлебывая кофе:

— Я считаю вполне возможным, что Поль Ревер мог смастерить серебряные счеты. А вот как ты до этого додумался?

Я постучал себя по голове костяшками пальцев.

— Вы как-то изволили выразиться, что чем больше набивать мозг, тем больше в него влезает. Так вот, поскольку в данном случае мой мозг был чист как стеклышко, можно считать, что на меня снизошло озарение.

— Ерунда, все нужные слова в твоем мозгу были. Ты знал, кто такой Поль Ревер, и ты знаком со словами «серебряный» и «счеты». Другое дело, что ты не в состоянии объяснить, каким образом тебе удалось объединить их воедино, да еще в тот самый миг, когда это потребовалось. Хорошо, я снимаю свой вопрос. — Он отпил кофе. — Можешь ты утром позвонить мистеру Баллу или заехать к нему?

— Я лучше заеду. Показать ему фотографию по телефону — дело довольно заковыристое.

— Что, по-твоему, может предпринять мистер Джаррет?

— Трудно сказать. Сами понимаете: если тот наезд был предумышленным, а следовательно, было совершено убийство, то наш клиент сейчас в опасности. Если вы спросите, считаю ли я возможным, чтобы этот богатый, чванливый, респектабельный старикан угнал машину и сбил ею Элинор Деново, та я отвечу да. По-моему, этот индюк способен на все.

Вулф кивнул.

— Да, это, конечно, маловероятно, но все-таки… Ты предупредил ее?

— Нет. Пока ему известно лишь одно: что мы знаем про чеки. Поэтому, если Элинор владела какими-то тайнами или угрожала ему чем-то, из-за чего с ней пришлось расправиться, у Джаррета нет оснований думать, что она рассказала об этом Эми. С другой стороны, я позвоню ей и предупрежу, чтобы она была поосмотрительнее, когда переходит улицу. Только как бы ей не пришло в голову, что я больше забочусь о ней самой, чем о ее деле.

— Очень хорошо.

Его плечи приподнялись, а потом опустились на одну восьмую дюйма. Я уже упоминал про его идиотские представления насчет моего отношения к женщинам. Вулф снял с каких-то бумаг пресс-папье — увесистый кусок нефрита, которым одна дамочка несколько лет назад ухлопала своего мужа, и сказал:

— Если ты не занят вечером, то я бы продиктовал три или четыре письма.

Я ответил, что половина вечера уже прошла, и вынул блокнот.

Утром в четверг я совершил ошибку, которую совершал уже не впервые. Вместо того, чтобы позвонить Баллу и уговориться о встрече, я выехал без звонка и в результате проторчал целых два часа в приемной на тридцать четвертом этаже сорокаэтажной цитадели финансистов на Уолл-Стрит. Мистер Баллу проводил важное совещание. Это могло означать все что угодно — от того, что у мистера Баллу разыгрался острый приступ несварения желудка, до того, что он и впрямь председательствовал на совещании, где решалось будущее десятков тысяч людей. Впрочем, для меня важнее было то, что страдало, мое настоящее. В приемную постоянно заходили какие-то люди, стояли, переминаясь с ноги на ногу, сидели в ожидании вроде меня, но я был так раздосадован из-за своей промашки, что даже всегда столь интересующее меня мелькание новых лиц не могло меня развлечь. Лишь в пять минут первого молоденькая финансистка провела меня по коридорам в кабинет Баллу.