Рекс Стаут - Смерть хлыща

Мисс Боутон кивнула. Стекла вновь заблестели.

— Я решила, что нужно любой ценой убрать отсюда Броделла и не допустить его возвращения. Для этой цели деготь и перья подходят просто идеально. Гилберт попытался было спорить, но потом согласился, потому что тоже не хотел, чтобы Броделл возвращался сюда. А узнал он о его возвращении через десять минут после приезда — от своего друга. У каждого из нас есть такие друзья. Мы решили, что ему понадобится в помощь человек восемь-десять. Гилберт сказал, что может собрать сколько угодно, а лучше проделать это в субботу в Лейм-Хорсе, поскольку Броделл почти наверняка будет там, у Вуди. Вы знаете, что творится в субботу вечером у Вуди?

— Да.

— Мы обсудили все до мелочей. Даже — где достать деготь и перья.

— У Хомера Доуда и Джимми Негрона.

Подбородок мисс Боутон дернулся вверх, и она нахмурилась.

— Вам уже все известно.

Судя по ее тону, будь я одним из ее учеников, она послала бы меня к директору.

Скрытничать мне было незачем, так что а пояснил:

— Нет, я просто знал, куда он поехал после того, как повстречался с вами. Гилберт сам показал, что сперва заехал к мистеру Хомеру Доуду, а потом посетил ферму Джимми Негрона. Но причину я не знал.

Я встал.

— Значит, он полностью удовлетворился дегтем и перьями?

— Не совсем. Он просто согласился, что это и впрямь лучший выход. Вы уходите? Я вам почти ничего не рассказала. Вы только хотели знать, почему я так уверена, что Гилберт приходил именно в тот день, и я вам сказала. Вот и все. Что еще вас интересует?

— Я хочу знать, кто застрелил Филипа Броделла. — Я снова сел. — Если вы располагаете временем, я просил бы вас рассказать еще все, что он говорил вам про Броделла.

— Что ж… Мы обсуждали еще, не стоит ли Гилберту подать на него в суд за совращение несовершеннолетней. Ведь ей было всего восемнадцать. Но Гилберт не захотел затевать процесс.

— Я знаю. Мистер и миссис Грив тоже были против. Но что он говорил вам про Броделла? Вы же знаете, что я убежден в невиновности Харвея Грива и пытаюсь доказать это. Возможно, Гилберт сказал вам что-нибудь, что могло бы помочь мне.

— Нет. Мне очень жаль, мистер Гудвин. Я вам сочувствую, но помочь ничем не могу.

— И, конечно, вы тоже думаете, что убил его Харвей Грив.

— Разве я так сказала?

— Нет.

— Тогда не возводите на меня напраслину. Пока присяжные не признают его виновным, он невиновен. Это одно из величайших достижений нашей республики. Это точно. Как, впрочем, и вы. Такие граждане, как вы.

Я поднялся. Не могу сказать, чтобы был слишком зол на нее, просто мало кто любит, когда перед самым их носом захлопывают дверь, будь то человек или, скажем, лошадь. Я сказал:

— Я не слишком понимаю, как вы решились, блюдя нашу великую конституцию, посоветовать Гилберту прибегнуть к дегтю и перьям, что, безусловно, противозаконно и уголовно наказуемо, но оставим это на вашей совести. Обдумайте все как следует.

Я не стал благодарить ее за потраченное время и испарился. Не бегом, но достаточно быстро, чтобы не слышать ее ответа. Захлопнув дверцу машины, я по привычке бросил взгляд на наручные часы, а потом посмотрел, что показывают стрелки циферблата на приборной панели. Семнадцать минут двенадцатого. Добравшись до главной улицы, до которой было всего три коротких квартала, я успел проанализировать положение. Чтобы наведаться в «Кровельную компанию Доуда», нужно было свернуть направо, а чтобы поехать в Лейм-Хорс — налево. Я повернул налево.

Неспешно преодолевая ухабы и колдобины, я подъехал к универмагу Вотера в три минуты первого. В Нью-Йорке было три часа дня. Поскольку сегодня была суббота, а большинство обитателей Манхэттена на уик-энд уезжают, Сол, возможно, уже прервал поиски. Я подкатил к Вуди-холлу, разыскал Вуди и попросил разрешения воспользоваться телефоном. С Солом мы условились, что сам он звонить не будет, кроме самого крайнего случая. Я набрал номер два раза, но услышал в ответ только длинные гудки. Так что пришлось положить трубку и отправиться к машине не солоно хлебавши. Я решил поехать домой. Авось, поспею к обеду.

Однако обеда не было. И терраса была пуста. Как, впрочем, и гостиная, и комната Лили, и моя, и Вулфа. Лишь с кухни доносился какой-то шум. Я поспешил туда и застал там Уэйда, который силился вскрыть консервным ножом банку моллюсков со свининой. Я полюбопытствовал, хватит ли ее содержимого на двоих, и Уэйд ответил, что нет, но в кладовой есть еще. Я сунулся в холодильник и разыскал в нем копченый окорок — вернее, его остатки.

— Они все скачут верхом? — спросил я, доставая из ящика нож.

Уэйд вывалил моллюсков на сковородку.

— Нет, приехала миссис Грив и сказала, что угостила бы Вулфа настоящей форелью, по-монтански приготовленной по собственному рецепту, будь у нее форель. Так что они собрали удочки, прихватили кое-какую еду и смотались на речку.

— Мистер Вулф тоже?

— Нет, только Лили, Диана и Мини. И миссис Грив естественно. Про Вулфа не знаю. Я был у себя в комнате, но около десяти слышал, что он возится на кухне и в кладовой. Так что он вряд ли умирает с голоду. Пиво или кофе?

Я, поблагодарив, отказался и сказал, что предпочитаю молоко.

Ели мы молча, поскольку мои мысли витали в стороне. Не мог же Вулф пешком протопать три мили до ранчо Фарнэма, чтобы сдержать свою угрозу о допросе Дюбуа? Не мог. Тогда где же он? Уорти сказал, что при нем телефон не звонил, но это ничего не значило, поскольку он был в своей комнате. Да и сам Уорти, признаться, немало меня беспокоил. Вот уже две недели я тычусь носом, как слепой котенок, и не могу напасть на след, а тут к тому же выясняется, что у Гилберта Хейта и впрямь железное алиби. И все это время я сижу за одним столом и веду светские беседы с человеком, располагавшим как средством, так и возможностью для того, чтобы прихлопнуть Броделла. Как бы я хотел заявить ему примерно следующее:

— Поскольку мы с вами оба гостим здесь, я считаю своим долгом предупредить вас, что по моей просьбе лучший сыщик Нью-Йорка Сол Пензер в настоящее время занимается вами. Если вы когда-либо контактировали с Филипом Броделлом, Сол неминуемо это откопает, так что вам лучше признаться сразу. Я собираюсь звонить ему между шестью и семью вечера сегодня и каждый день.

Мне пришлось совершить над собой волевое усилие, чтобы не произнести эту речь. Если бы это случилось и если бы и в самом деле рыльце у Уорти было в пушку, то скорее всего к шести часам его и след бы простыл. В таком случае оставалось бы только его поймать, что меня вполне устраивало. Но я собрал волю в кулак и отказался от этого плана. Как-никак платил мне Вулф, а «действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом» мне вменялось в обязанность лишь тогда, когда возможности связаться с самим Вулфом не было. Вот почему за едой я не проронил ни слова.