Джун Томсон - Трубка Шерлока Холмса

– Чье тело, мистер Мерривик? – спросил я.

– Разве я не сказал, сэр? О Господи! Какое непростительное упущение! – воскликнул Мерривик, и глаза его округлились. – Это Маргарита Россиньоль, Французский Соловей. Гвоздь программы! «Кембриджу» никогда не оправиться от этого скандала. Подумать только, что ее задушили за кулисами, в собственной артистической уборной!

– Маргарита Россиньоль! – От этой ужасной новости я замер на месте.

Холмс заставил меня идти, взяв под руку.

– Пойдемте, Уотсон! Держитесь, мой дорогой друг. Нам предстоит работа.

– Но, Холмс, всего четверть часа назад это изысканное существо было живо и…

Я был не в силах продолжать.

– Пожалуйста, вспомните Горация, – посоветовал мне мой друг. – Vitae summa brevis spem nos vetat incohare longam [16].

Ошеломленный новостью, я последовал за Мерривиком, который повел нас за сцену. Теперь мы шли пыльными коридорами. Голые кирпичные стены и каменные полы составляли контраст с плюшем и позолотой фойе и зрительного зала. Наконец мы вошли в какую-то дверь и попали в ту непрезентабельную часть театра, где располагались артистические уборные.

Там толпился народ – рабочие сцены вместе с исполнителями. Артисты еще были в сценических костюмах, они только набросили на плечи шали или халаты. Все переговаривались, и это походило на щебет скворцов. Я смутно помню, как среди этой суматохи увидел какую-то железную лестницу, ведущую наверх в темноту. Прямо перед нами неподалеку располагался служебный вход, а рядом – каморка, походившая на домик Панча и Джуди. Оттуда высовывалась голова человека в шапке и шарфе. В следующую минуту Мерривик повернул в другой, более короткий коридор напротив закутка привратника и, вынув из кармана ключ, отпер дверь.

– Сцена преступления, – произнес он замогильным голосом, отступив в сторону, чтобы мы могли войти.

Сначала я подумал, что комнату уже обыскивали, – такой в ней царил беспорядок. Повсюду была разбросана одежда; вещи валялись на потрепанном шезлонге, были перекинуты через ширму, стоявшую в углу; более интимные предметы туалета висели на веревке, протянутой между двумя крюками.

Мое смятение было усилено большим зеркалом туалетного столика, стоявшего прямо напротив входа. Я увидел в нем наше отражение. Черные вечерние костюмы выглядели очень мрачно на фоне разноцветных платьев.

На табурете перед зеркалом, уронив голову на столик среди баночек, рассыпанной пудры и палочек грима, сидела мертвая женщина с коротко подстриженными темными волосами.

«Это не Маргарита Россиньоль», – подумал я с облегчением, хотя она и была одета в платье цвета лаванды, в котором выступал Французский Соловей.

Я понадеялся, что Мерривик ошибся, и, только увидев на столике украшенный пером золотистый парик, обладающий жутковатым сходством с отрубленной головой, понял, что заблуждался.

Холмс, который решительным шагом вошел в комнату, склонился над телом.

– Она умерла недавно, – объявил мой друг. – Тело еще теплое.

Он умолк и, брезгливо поморщившись, принялся вытирать кончики пальцев носовым платком.

Приблизившись, я увидел, что в том месте, где рука Холмса коснулась кожи, на белом мраморе плеч появилось пятно. Оказывается, на нее был наложен толстый слой белой пудры и грима.

– Она задушена собственным чулком, – продолжал Холмс, указывая на жгут цвета лаванды, туго затянутый на шее. – Второй все еще на ней.

Если бы он этого не сказал, я бы в своем угнетенном состоянии не заметил, что из-под подола платья торчат ноги – одна в чулке, вторая голая.

– Так, так! – проговорил Холмс. – Все это, определенно, имеет прямое отношение…

Однако к чему именно, он не уточнил и не торопясь отошел от трупа. Отдернул шторы, за которыми скрывалось зарешеченное окно, заглянул за ширму. Этот краткий осмотр, по-видимому, удовлетворил Холмса, так как он заявил:

– Я видел достаточно, Уотсон. Пора побеседовать с возможными свидетелями трагедии. Давайте отыщем Мерривика.

Мерривика не пришлось долго искать. Он ждал нас в коридоре. Ему не терпелось сообщить, что театр опустел. По его указанию публику выпроводили под благовидным предлогом, и он отдавал себя в наше полное распоряжение. Когда Холмс осведомился, можем ли мы расспросить того, кто обнаружил тело, Мерривик привел нас в свой уютный кабинет и отправился за костюмершей мадемуазель Россиньоль – мисс Эгги Бадд. Это она сделала роковое открытие.

Вскоре мисс Бадд вошла в комнату. Это была пожилая женщина с проницательным взглядом, одетая в поношенное черное платье. Она была такая маленькая, что, когда уселась на стул, предложенный Холмсом, ноги ее не доставали до пола.

– Стало быть, жентельмены, – сказала она, вовсе не оробев и глядя на нас маленькими круглыми черными глазками, блестящими, как пуговицы, – вы хотите знать, как я вошла в гримерную и увидала мертвую мадемуазель? – Просторечный выговор выдавал в ней кокни.

– Об этом после, – ответил Холмс. – В данную минуту меня больше волнует происходившее до этого – когда мадемуазель Россиньоль еще была на сцене. Как я понимаю, вы ждали в гримерной, пока она закончит свое выступление? В какой момент вы вышли из комнаты и как долго отсутствовали?

Вопрос удивил меня, так же как и мисс Бадд, которая ответила на него вопросом. Мне бы хотелось спросить то же самое, хотя я и облек бы свой интерес в иные слова.

– Ух ты! – воскликнула она, и ее сморщенное личико оживилось от подозрения. – Как это вы прознали?

Наверно, Холмс уловил изумление, написанное на наших лицах, так как обратился к нам обоим.

– О, это просто вопрос дедукции, – сказал он, пожав плечами. – Ковер за ширмой обильно посыпан пудрой. Несомненно, мадемуазель Россиньоль пудрила там плечи, прежде чем надеть платье. На пудре отпечатались следы трех пар ног, и все они свежие.

Две пары маленькие, они принадлежат женщинам. Думаю, это ваши следы, мисс Бадд, и мадемуазель Россиньоль. А вот третьи гораздо больше. Они, безусловно, оставлены мужчиной. К сожалению, они недостаточно четкие, чтобы точно определить размер ноги и рисунок подошвы. Однако вывод очевиден.

Мужчина, предположительно убийца, вошел в артистическую уборную и спрятался за ширмой уже после того, как были напудрены плечи мадемуазель. Судя по тому, что он затаился в укрытии, его не приглашали в гримерную.

Следовательно, он вошел туда, когда в комнате никого не было, то есть после того, как мадемуазель Россиньоль ушла на сцену, и когда вы, мисс Бадд, тоже отсутствовали. Отсюда мои вопросы. Когда вы ушли из гримерной? И как долго вас не было?

Мисс Бадд, которая очень внимательно слушала объяснения Холмса, не сводя с него глаз, кивнула, подтверждая слова моего друга.