Рекс Стаут - Не позднее полуночи (сборник)

– К шести часам ты должен быть здесь.

Я пообещал вернуться к этому времени, и связь прервалась.

Прежде чем уйти, мне предстояло решить для себя небольшую проблему. Дело в том, что вот уже много лет, как я после одного пикантного инцидента дал себе слово никогда не ходить без оружия ни на какие экскурсии, связанные с расследованием дел об убийствах. Строго говоря, если следовать букве нашего соглашения, это не было делом об убийстве. Наша работа состояла в том, чтобы найти вора. В конце концов я решил не быть буквоедом, вынул кобуру из ящика, надел ее, взял свой «марли» тридцать второго калибра, зарядил его и сунул в кобуру. Потом вышел в прихожую и крикнул Фрицу, чтобы он закрыл за мной дверь на цепочку.

У меня были все основания подозревать, что дежурная восемнадцатого этажа гостиницы «Черчилль» слегка заупрямится: ведь ясно, что журналисты уже давно выследили наш славный квинтет и не оставляют его своим вниманием. Предвидя ее реакцию, я начал с того, что разыскал Тома Эвартса – первого помощника уполномоченного по безопасности в гостинице, точнее – местного сыщика; по нашим прошлым делам за ним числился небольшой должок. Он тут же любезно согласился позвонить дежурной, предварительно взяв с меня обещание не устраивать в гостинице пожаров и не обнаруживать там трупов. Дежурная с двух сторон внимательно изучила мою визитную карточку, бросила беглый взгляд на меня и жестом показала, что я могу идти.

Комната 18–26 оказалась почти посредине длинного коридора. Вокруг, кроме горничной с полотенцами, никого видно не было, из чего я заключил, что саму гостиницу сотрудники городских служб пока еще не наводнили. После первого же стука в дверь я получил приглашение войти, правда не совсем внятное, переступил порог и сразу же понял, что фирма «ЛБА» весьма недурно относится к своим гостям. Это был, судя по размерам, пятнадцатидолларовый номер с двумя кроватями, расположенными изголовьями к левой стене. На одной из кроватей я увидел всклокоченную швабру седых волос и больные глаза хозяина. Он был как две капли воды похож на журнальные фотографии страдающего с похмелья старины Кинга Коула.

Я подошел ближе.

– Меня зовут Арчи Гудвин, – сообщил я ему. – Я от Ниро Вульфа, по поручению фирмы «Липперт, Бафф и Асса». – Тут я приметил стул и сел. – Нам необходимо уточнить кое-какие детали в связи с конкурсом.

– Дерьмо, – проговорил Янгер.

– Так дело не пойдет. Это не ответ. Тут одним словом не обойтись. Тем более что непонятно, к чему это слово относится. Вы хотите сказать, что конкурс дерьмо, или я, или еще что-нибудь?

– Я болен. – Янгер закрыл глаза, потом открыл их. – Завтра поправлюсь.

– Вы что, настолько плохо себя чувствуете, что вам даже трудно говорить? Я вовсе не хочу причинять вред вашему здоровью. Я ведь даже не в курсе, насколько это серьезно – перебои с сердцем.

– Да нет у меня никаких перебоев. Так, обычный приступ тахикардии. Что тут может быть серьезного? Давно бы уже был на ногах, если бы не одна вещь. Слишком много болтается вокруг всяких дураков, вот в чем дело. Плохое самочувствие, вызванное тахикардией, усиленное страхом, тревогой, нервным напряжением и мрачными опасениями, – и все из-за этих дураков.

Янгер приподнялся на локте, дотянулся до придвинутого к изголовью кровати столика, взял оттуда стакан с водой, отпил не более столовой ложки и поставил стакан на место. Потом поворочался, устроился на боку и уставился на меня.

– Каких дураков вы имеете в виду? – осведомился я учтиво.

– Да вот вас, к примеру. Вы ведь тоже пришли сюда разузнать, где я достал пистолет, из которого убил этого Далманна, разве нет?

– Нет, сэр. Нас, я имею в виду Ниро Вульфа, совершенно не интересует смерть Далманна как таковая. Она имеет для нас значение лишь постольку, поскольку затрагивает конкурс и вызывает проблемы, которые необходимо урегулировать.

Он фыркнул:

– Ну вот, я же говорил! Дерьмо. Ну скажите, какое отношение это вообще имеет к конкурсу? Так случилось, что вчера ночью кто-то пришел и застрелил его – может, ревнивая женщина, или кто-то его ненавидел, а может, просто боялся или захотел свести с ним счеты, мало ли что, – и только потому, что это случилось именно вчера ночью, они решили, что это обязательно связано с конкурсом. Они даже вообразили, что это сделал кто-то из нас. Ну скажите, разве не дураки, а? Ну, допустим, я поверил этому типу, когда он показал нам эту бумажку и сказал, что там ответы, допустим даже, что после этого я решил его убить. Узнать, где он живет, не так уж трудно, хотя бы по телефонной книге. Значит, допустим, я пришел к нему домой. Добиться, чтобы он меня впустил в квартиру, тоже несложно: я мог сказать ему, что хотел бы кое-что изменить в условиях конкурса и предварительно обсудить это с ним. Исхитриться и застрелить его могло оказаться потруднее, это уж как повезет, ведь он мог заподозрить, что я пришел попытаться получить эту бумагу, но и с этим можно было бы справиться. Значит, допустили: я убил его, взял бумагу и вернулся с ней в гостиницу, к себе в номер. Ну, и что дальше?

Я покачал головой:

– Да, действительно. Интересно, что же дальше?

– Дальше? Дальше выходит, что я сам вырыл себе могилу и сам же в нее прыгнул. Если они захотят продолжить конкурс с теми же стихами и ответами, то я таким образом лишаю себя шансов выиграть, потому что по закону они имеют право запретить нам уехать, а если бы я даже успел уехать в Чикаго прежде, чем обнаружат труп, то все равно они могут заставить меня вернуться, и я обязан буду подчиниться. А если бы я даже, не дожидаясь крайнего срока, послал им правильные ответы, то как я объясню, откуда я их взял? А если решат не продолжать конкурс со старыми ответами, аннулируют их и дадут нам новые стихи, тогда единственное, что я могу получить за убийство устроителя конкурса, – это перспективу сесть на электрический стул. Теперь докажите мне, что они не дураки, если подозревают кого-то из нас. Дерьмо.

– Но ведь есть же и альтернатива, – возразил я. – А что, если дурак вы сам? Согласен, ваш анализ звучит вполне логично, но что, если при виде этой бумаги и при мысли о полумиллионе долларов вы совсем потеряли голову, пошли и проделали все то, о чем сейчас говорили, и лишь потом проанализировали сложившуюся ситуацию? И вот когда вы действительно ее проанализировали и оценили все последствия – скажем, это произошло в кабинете у следователя, – вы, я думаю, и почувствовали перебои в работе сердца, не важно, как вы называете свою болезнь. Во всяком случае, мое сердце уж точно не выдержало бы.

Янгер перевернулся на спину и закрыл глаза. Я сидел и смотрел на него, но, кроме несколько учащенного дыхания и легкого биения жилки на шее, никаких признаков сердечного приступа не обнаружил. Не мог же я запугать его до смерти. Вообще-то я поклялся Тому Эвартсу не обнаруживать трупов, но ведь при этом я не обещал ему, что не приложу руку к появлению новых.