Джамьянг Норбу - Шерлок Холмс в Тибете

Я рассказывал мистеру Холмсу об этих людях, об их корнях, верованиях, обычаях и о многом другом. Он проявлял к ним заметный интерес. Порой он останавливал тибетского погонщика мулов или ладахкского купца и пробовал заговорить с ними по-тибетски. Они курили его табак и удивленно посмеивались, когда чудной сахиб обращался к ним на их родном языке – пусть сбивчиво, но зато без ошибок. Так, за уроками, долгими прогулками и беседами проходили месяцы, и ничто не нарушало покоя коттеджа «Раннимид», как если бы мы навсегда спаслись от злодеяний полковника Морана и его сообщников.

Именно это спокойствие дало мне возможность исследовать личность мистера Холмса и открыть в нем черты, не имевшие со спокойствием ничего общего. Он не был счастливым человеком. Казалось, великая мощь, которой он наделен, становится для него порой не благословением, а проклятием. Немилосердная ясность восприятия нередко лишала его иллюзий, позволяющих большинству простых смертных прожить свою короткую жизнь, полностью погрузившись в собственные мелкие неурядицы и скромные радости и совершенно не задумываясь о людских страданиях и о том жалком конце, которого еще никому не удавалось избежать. Когда же Шерлок Холмс не выдерживал бремени этих прозрений, он, к несчастью, поддавался своему пристрастию к опасным наркотикам вроде морфия и кокаина, что могло тянуться неделями.

Если не считать этой достойной сожаления привычки, в Шерлоке Холмсе было много такого, что могло быть сочтено духовным и возвышенным. Он никогда не был женат и, казалось, не испытывал никакой тяги ни к богатству, ни к власти, ни к славе, ни даже к тому, чтобы привлекательно выглядеть. При всей простоте его жизни он мог бы стать аскетом и жить в пещере.

На Рождество нас навестил Стрикленд. Шимла утонула в снегах, а мы, сидя в доме перед камином и глядя на шумно потрескивающие в огне дрова, согревались горячительными напитками и слушали отчет Стрикленда. Дело не сдвинулось ни на дюйм. Несмотря на рьяные усилия бомбейской полиции, между смертью портье-португальца и полковником Мораном не удалось установить никакой связи. Более того, не нашлось ни одного свидетеля, который заметил бы хоть что-нибудь подозрительное в тот миг, когда портье был застрелен перед полицейским участком. Стрикленд попытался было сбить с полковника Морана гонор и приставил к нему «загонщиков» в надежде вытравить его из логова. Он расставил полицейских в штатском вокруг дома полковника и возле клуба, а еще полдюжины направил сопровождать его повсюду, куда бы тот ни пошел. Однако полковник Моран был не из тех, кого подобное обращение могло привести в замешательство. Он продолжал вести себя так, как если бы никаких «загонщиков» не было и в помине. Однажды, выйдя из клуба, он даже заставил одного из полицейских придержать лошадь за уздцы, после чего дал ему рупию на чай. Да, хладнокровия полковнику-сахибу было не занимать.

Помимо этого Стрикленд передал мне указания другого полковника – главы нашего ведомства полковника Крейтона. Мне было приказано оставаться при мистере Шерлоке Холмсе столько времени, сколько потребуется, и исполнять любую его просьбу. Мне было велено также принимать всевозможные меры предосторожности во избежание покушений на его жизнь – я должен был держать ухо востро! Последним из замечаний, совершенно избыточным, полковник Крейтон попытался, видимо, выразить свое недовольство тем, что я оказался не на высоте, когда тхаги полковника Морана совершили неудачное нападение на Шерлока Холмса в приграничном курьерском поезде. У меня, как у человека честного, не возникло даже мысли о том, чтобы исключить описание этого происшествия из отчета, хотя оно, конечно же, представляло меня не в лучшем свете. Но даже если бы я не включил его в отчет, полковник все равно прознал о нем тем или иным способом – такой уж он был человек.

Что ж, мы, бабу, – люди гордые. Я принял решение никогда больше не попадать в столь неловкое положение. Поэтому я удвоил меры предосторожности, велел своим осведомителям и агентам повысить бдительность и даже нанял на полный рабочий день пару маленьких чокра, чтобы они следили за окрестностями коттеджа «Раннимид» и немедленно доносили мне о всяком, кто проявит неподобающий интерес к самому коттеджу и его обитателю. Одна из аксиом моего рода занятий гласит, что время и силы, потраченные на меры предосторожности, никогда не бывают потрачены впустую. Естественно, уже через неделю эта аксиома была в очередной раз подтверждена, Q. E. D. [47].

В один прекрасный день в мое жилище на нижнем базаре ворвался один из растрепанных уличных мальчишек, весь в соплях.

– Бабуджи, за домом, где живет сахиб, недавно появился странный человек, – заявил мальчишка, отвратительно хлюпая носом.

– И что с того? – нетерпеливо спросил я. – По вьючной тропе за домом ежедневно проходят самые разные люди.

– Э нет, бабуджи. Этот человек не просто прошел. Он вошел в дом.

– Кья? А что это за человек?

– Он выглядел как настоящий бадмаш, бабуджи. У него длинные спутанные волосы, а одет он как бхотия. На нем коричневый шерстяной буку и шапка из овечьей шкуры. А за поясом у него бара талвар.

– А что сахиб?

– Мы не знаем, бабуджи. Мы его раньше не видели.

Я представил себе, как мистер Холмс, мирно сидя за столом, учит тибетские склонения, а быть может, ушел с головой в один из своих зловонных экспериментов. Тем временем сзади к нему приближается убийца и заносит над его головой сверкающий меч. Мне стало дурно.

Я быстро вытащил из-под кровати свой жестяной сундук и, покопавшись в нем, выудил наконец маленький никелированный револьвер, купленный несколько лет назад на базаре в Кабуле. Однако должен признать, что стрелок я никудышный. Честно говоря, я до сих пор не избавился от неудобной, но совершенно неуправляемой привычки изо всех сил зажмуривать глаза в тот самый миг, когда я нажимаю на курок. Впрочем, будучи противником всякого насилия и жестокости, я всегда считал, что эту проклятую игрушку следует использовать не ad mortiferus [48], a ad terrorem [49]. Посему моя меткость, по сути, не имеет никакого значения.

Вслед за мальчишкой я устремился к коттеджу. Второй чокра поджидал нас на повороте дороги прямо перед коттеджем «Раннимид».

– Эй, Сану, – крикнул мой спутник своему приятелю, – что тут было?

– Куч нахин, – ответил тот, – человек все еще в доме.

– А сахиб? – в тревоге спросил я, нащупывая под курткой пистолет.

– Я не видел его сегодня, бабуджи.

– А где слуга?

– Он ушел на базар час назад – еще до того, как бхотия вошел в дом.

– Оба оставайтесь здесь и не шумите. А я пойду взгляну, – сказал им я со всей уверенностью, на какую только был способен. Не сказать, чтобы вся эта история доставляла мне удовольствие, но у меня не было выхода. Стараясь ступать настолько легко, насколько позволяли мои сто двадцать сиров веса, я приблизился к коттеджу с восточной стороны, где было меньше всего окон. Я без труда перелез через частокол, отделавшись несколькими царапинами и слегка порвав дхоти, и прижался к каменной стене дома. Затем я подкрался к парадному входу и приготовился действовать. Собравшись с духом – правда, вместо духа мне пришлось собрать в узел свободные концы дхоти и заткнуть их за пояс, чтобы они не путались в ногах, – и зажав в руке револьвер, я медленно отворил дверь.