Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)

С тех пор минул год, и Зигфрид, достигнув совершеннолетия, стал самостоятельно распоряжаться своим имуществом. Однажды в газетах он прочел, что в лотерею разыгрываются дорогие часы. Молодой человек купил билет, стоивший какую-то незначительную сумму, и выиграл свои собственные часы. Вскоре он выменял их на дорогой перстень, а затем поступил на службу к князю фон Г***. Через год, когда Зигфрид пожелал оставить это место, князь в знак милости послал ему бриллиантовые часы с тяжелой золотой цепью, в которых молодой человек узнал свои собственные!

С этой истории разговор обычно переходил на странную решимость Зигфрида никогда не касаться карт, хотя он с его неизменным везением мог иметь к ним вполне оправданное влечение. Все сходились на том, что барон при всех его блестящих качествах одержим скупостью и как огня боится риска. Надо, однако, заметить, что своим поведением Зигфрид не давал ни малейшего повода к подобному заключению. Но так как обыватели любят найти пятно в репутации сколько-нибудь отличающегося от других человека, то и предположение о скупости Зигфрида пошло в массы, несмотря на всю свою неправдоподобность.

До молодого человека вскоре дошли эти кривотолки, и так как по своему благородному характеру он ненавидел скряг, то решил разом положить конец этим сплетням. Несмотря на отвращение к игре, он решился нарочно проиграть сотни две луидоров, чтобы избавить себя от обидного подозрения. Отложив необходимую сумму для проигрыша, он приблизился к игорному столу. Но удача и тут не изменила ему. Какую бы карту он ни ставил, она непременно выигрывала. Всевозможные кабалистические расчеты старых опытных игроков рассыпались в прах перед игрой барона: менял ли он карты или ставил их наобум, выигрыш все равно оставался за ним.

Вообще барон представлял собой редкого игрока. Он приходил в ярость от собственного выигрыша, чем изумлял зрителей, присутствующих при этом. Некоторые даже начали подозревать, что из-за влечения ко всему оригинальному он сошел с ума. В самом деле, странно же было предполагать, что игрок, находясь в здравом уме, мог быть недоволен своей удачей. Получив значительный выигрыш, барон продолжил игру, надеясь, что счастье когда-нибудь изменит ему и он добьется желанной потери. Но все тщетно: чем больше он играл, тем больше ему благоволила удача. Между тем незаметно для самого Зигфрида страсть к самой простой, а потому и самой азартной игре фараон стала понемногу овладевать его существом. Он проводил за игорным столом целые ночи, увлеченный тем непреодолимым очарованием, о котором прежде слышал от своих друзей, но не хотел верить.

Однажды ночью, когда банкомет закончил очередную талью [8], Зигфрид, подняв глаза, внезапно увидел прямо перед собой пожилого человека. У него был грустный вид и чрезвычайно серьезное лицо. На протяжении всего вечера, каждый раз после того, как Зигфрид, сделав ставку, отводил взгляд от карт, глаза его непременно встречались с мрачными глазами незнакомца, и какое-то неловкое, томительное чувство, наконец, поселилось в душе молодого человека.

Окончив игру, незнакомец покинул залу, но следующей же ночью опять занял место напротив Зигфрида и принялся смотреть на него в упор своими странными глазами. Молодой человек вновь не придал этому значения, но когда то же самое повторилось в третий раз, то он уже не выдержал и отрывисто сказал:

– Не угодно ли вам выбрать другое место? Вы мешаете мне играть.

Незнакомец, грустно улыбнувшись, поклонился и сразу же оставил залу, не сказав ни слова. На следующую ночь, однако, он появился вновь на прежнем месте и, казалось, смотрел на Зигфрида еще пронзительнее. Тут молодой человек гневно воскликнул:

– Если вы желаете продолжать ваши шутки, то я прошу вас выбрать для того другое время и место, а теперь!.. – Барон жестом указал на дверь.

Так же, как и в первую ночь, незнакомец, учтиво поклонившись, ушел с грустной улыбкой. Возбужденный игрой, вином и происшествием с незнакомцем, Зигфрид всю ночь не мог сомкнуть глаз. Образ старика преследовал его до самого утра. Строгое, отмеченное печатью страданий лицо, темные глаза, благородная осанка, просматривавшаяся даже через бедный костюм, благородные манеры – все это ярко представало перед глазами Зигфрида. При мысли о том, с каким достоинством незнакомец снес обидные слова и с каким грустным, подавленным видом удалился из залы, Зигфрид невольно воскликнул:

– Нет! Я был к нему несправедлив! Неужели мне, как неотесанному буршу [9], на роду написано оскорблять людей без всякой на то причины!

Снова и снова возвращаясь к этой мысли, барон пришел к заключению, что печальный взгляд незнакомца был вызван нуждой, в которой тот находился. Зигфрид во что бы то ни стало решил разыскать незнакомца и выяснить, в чем дело. Случай распорядился так, что первым же человеком, которого Зигфрид встретил утром на улице, был тот самый незнакомец. Барон первым заговорил с ним о вчерашнем происшествии и искренне попросил простить его невежливость. Незнакомец ответил, что не находит в поведении барона ничего зазорного, ведь разгоряченный игрок не всегда отвечает за свои поступки. Более того, старик заметил, что, упорно оставаясь на своем месте, он, видимо, смутил барона и тем самым навлек на себя его гнев.

Зигфрид пошел дальше: он сказал, что хорошо понимает, как обстоятельства иногда доводят до унизительного положения даже высокообразованных, развитых людей, и затем довольно прозрачно намекнул, что от души готов помочь незнакомцу деньгами, если он в них нуждается.

– Принимая меня за неимущего, вы жестоко ошибаетесь, – проговорил в ответ незнакомец. – Я не богат, но располагаю достаточными средствами для того, чтобы вести скромный образ жизни, к которому привык. И позвольте вам заметить, что, предлагая мне золото в качестве возмещения за нанесенное оскорбление, вы противоречите самому себе, если вы, конечно, действительно считаете меня порядочным и образованным человеком.

– Кажется, я начинаю вас понимать, – пробормотал Зигфрид, несколько оторопев, – и потому спешу прибавить, что если вы желаете удовлетворения, то я готов дать его вам хоть сейчас.

– О боже! – воскликнул незнакомец. – Вот был бы поистине неравный бой! Я уверен, что вы так же, как и я, не считаете дуэль ребячьей забавой и далеки от мысли, что несколько капель крови, пролитой, скажем, из оцарапанного пальца, не в состоянии смыть пятно позора. Бывают, конечно, случаи в жизни, когда двоим становится тесно на земле, и если даже один из них живет на Кавказе, а другой – на берегах Тибра, то расстояние ничего не решит, пока один существует в мыслях у другого. Тут уж поединок неизбежен, и его исход определяет, кто кому должен уступить. Но между нами, как я уже сказал, дуэль будет неравной, потому что моя жизнь не стоит вашей. Если я убью вас, то погублю этим целый мир самых радужных надежд. Если же буду убит сам, то вы разрушите самое печальное, давно уже разбитое существование. Но в любом случае повторяю, что вовсе не считаю себя оскорбленным. Вы просили меня удалиться, и я исполнил ваше желание.