Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)

– Тезка, тезка! Какими глупостями ты занят! Ведь дело в том, что сатана ведет здесь свою игру, а ты очень легко угодил ему в лапы, и теперь он тебя морочит.

Дядюшка еще раз прошелся по комнате, потом продолжил:

– Сон как рукой сняло! Думаю, можно выкурить трубочку и скоротать таким образом еще пару часов до рассвета!

С этими словами старик вынул из стенного шкафа глиняную трубку, медленно и тщательно набил ее табаком, мурлыча себе под нос какую-то песенку, потом стал рыться в бумагах, разорвал один лист, свернул его в фитиль и зажег. Отгоняя от себя густые облака дыма, он сказал сквозь зубы:

– А ну-ка, тезка? Как было дело с волком?

Спокойное поведение старика как-то странно на меня подействовало. Мне показалось, что я вовсе не в Р-зиттене и баронесса далеко-далеко от меня! Последний вопрос старика меня раздосадовал.

– Однако, – проговорил я, – неужели вы находите мое приключение на охоте таким уж веселым и достойным насмешек?

– Нисколько, – ответил дядюшка, – но ты не можешь себе представить, как забавно выглядят молокососы наподобие тебя и как смешно бывает, когда Господь Бог удостаивает их чем-нибудь особенным. У меня был друг в академии, человек спокойный, рассудительный, всегда знавший, чего хочет. Однажды с ним произошел случай, затронувший его честь, причем он не давал к этому повода, и он, хотя многие считали его слабаком, повел себя так серьезно и решительно, что все только удивлялись. Но с этих пор друга моего словно подменили. Из прилежного, рассудительного юноши он превратился в хвастливого забияку. Он кутил, безобразничал и дрался до тех пор, пока старшина одного землячества, которого он совершенно по-дурацки оскорбил, не убил его на дуэли. Я рассказываю тебе все это, тезка, просто так, можешь думать об этом что хочешь. Но, возвращаясь к баронессе и ее болезни…

В эту минуту в зале послышались тихие шаги, и мне показалось, что в воздухе пронесся тяжкий вздох. «Ее уже нет!» – мысль эта пронзила меня губительной молнией. Старик быстро встал и громко позвал:

– Франц! Франц!

– Да, господин адвокат! – послышалось снаружи.

– Франц! – продолжал дядюшка. – Подправь немного огонь в камине и, если можно, принеси нам две чашечки хорошего чая! Здесь чертовски холодно, – обратился он ко мне, – мы поговорим лучше там, у камина.

Старик открыл дверь, и я машинально пошел за ним.

– Что делается внизу? – спросил дядя.

– Ах, – ответил старый домоправитель, – не было ничего серьезного. Госпожа баронесса уже развеселилась и объясняет свой обморок дурным сном!

Я было возликовал от счастья, но дядя взглянул на меня так строго, что я тут же сник.

– Да, – сказал старик, – в сущности, будет лучше, если мы поспим еще пару часов, не нужно нам чая, Франц!

– Как прикажете, господин адвокат, – ответил тот и оставил залу с пожеланием спокойной ночи, хотя петухи уже пропели.

– Слушай, тезка, – сказал мой наставник и почтенный родственник, вытряхивая пепел из трубки в камин, – это, однако, хорошо, что с тобой не случилось несчастья в схватке с волком!

Я наконец все понял и устыдился того, что дал старику случай провести меня как малого дитятю.

– Будь так добр, милый тезка, – сказал старик наутро, – сойди вниз и узнай, как чувствует себя баронесса. Можешь спросить об этом у ее компаньонки.

Можно себе представить, как я полетел выполнять это поручение. Но в ту минуту, когда я уже собирался тихонько постучаться в дверь комнат баронессы, мне навстречу быстро вышел барон. Он остановился в удивлении и смерил меня мрачным пронзительным взглядом.

– Что вам здесь нужно? – вырвалось у него.

Несмотря на то что сердце у меня страшно билось, я овладел собой и ответил твердо:

– Я пришел по поручению дяди узнать о здоровье баронессы.

– О, это был пустяк, ее обычный нервный припадок. Она спокойно спит, и я знаю, что к столу жена выйдет в хорошем настроении. Передайте это своему дяде!

Барон Родерих сказал это срывающимся голосом, и я подумал, что он беспокоится о баронессе больше, чем хочет показать. Я повернулся, собираясь уйти, но он вдруг схватил меня за руку и воскликнул, сверкая глазами:

– Мне нужно поговорить с вами, молодой человек!

Разве не стоял передо мной оскорбленный муж и не должен ли я был опасаться нападения, которое могло окончиться для меня позором? Я был безоружен, но в эту минуту вспомнил о прекрасном охотничьем ноже, подаренном мне дядей, который все еще был при мне. Я последовал за хозяином дома, решившись не щадить жизни, если подвергнусь недостойному обращению.

Мы вошли в комнату барона, дверь которой он запер. Он стал порывисто ходить по ней, скрестив руки за спиной, потом остановился передо мной и повторил:

– Мне нужно поговорить с вами, молодой человек.

Ко мне вернулось мужество, и я сказал, повысив голос:

– Надеюсь, речь ваша будет такова, что я смогу выслушать ее без ущерба для своего достоинства?

Барон взглянул на меня удивленно, будто меня не понял, потом мрачно посмотрел в пол, заложил руки за спину и снова начал ходить по комнате. Он взял какое-то ружье и прошелся по его дулу шомполом, точно желая убедиться, заряжено оно или нет. Кровь закипела у меня в жилах, я схватился за нож и пошел прямо на Родериха, желая лишить его возможности напасть на меня.

– Прекрасное оружие, – воскликнул барон, убирая ружье обратно в чехол.

Я отошел от него на несколько шагов, но барон снова ко мне приблизился, затем хлопнул меня по плечу, сильнее, чем я мог ожидать, и сказал:

– Я, должно быть, кажусь вам возбужденным и расстроенным, Теодор! Это действительно так: прошлой ночью меня одолевали тысячи страхов. Нервный припадок моей жены был неопасен, теперь я это вижу, но здесь, в этом замке, где поселился мрачный призрак, я ожидаю самого худшего, и, кроме того, она впервые здесь заболела. Вы, вы одни в этом виноваты!

– Я не имею ни малейшего представления о том, как это могло произойти! – ответил я невозмутимо.

– О, – продолжал барон, – о, если бы этот проклятый музыкальный ящик разлетелся на льду на тысячу кусков, о, если бы вы… но нет, нет! Это должно было произойти, и я один во всем виноват. Я должен был в ту минуту, как вы заиграли в комнате моей жены, сказать вам о положении вещей и состоянии баронессы…

Я хотел что-то вставить.

– Дайте мне договорить! – воскликнул барон. – Я должен с самого начала изменить ваши суждения. Вы считаете меня суровым человеком, презирающим искусство? Я вовсе не таков. Лишь одно соображение заставляет меня по возможности гнать отсюда такую музыку, которая действует на всякую душу, а также, конечно, и на мою. Знайте, что жена моя страдает повышенной впечатлительностью, которая может в конце концов лишить ее всех радостей жизни. В этих страшных стенах она пребывает в состоянии крайнего возбуждения, которое проявляется только иногда, но все же является предвестником серьезной болезни. Вы имеете право спросить, почему я не избавлю нежную женщину от необходимости оставаться в этом ужасном месте. Назовите это слабостью, но я не могу бросить ее одну. Я был бы совершенно не в состоянии делать что-либо в ее отсутствие: самые страшные картины всевозможных несчастий, случившихся с ней, не оставляют меня ни в лесу, ни в зале суда. И потом я думаю, что для слабой женщины эта жизнь может служить чем-то вроде укрепляющей ванны. Но вы! Вы методически терзаете мою жену своей игрой!