Эллери Квин - Санаторий смерти

Но он не отпускал чемодан.

— Вы не хотите представить меня своему отцу?

— Наверное, сейчас не самый лучший момент для этого.

— Я тоже подумал, что это лучше было бы сделать сегодня вечером. И пусть вас не беспокоят проблемы с полицией. Я позвоню своему отцу и сообщу, что вы уже вернулись домой.

— Вашему отцу?

— Да, инспектору Квину.

Она в полной растерянности уставилась на него.

— Вы хотите сказать, что… Что вы — Эллери Квин?

— Вот именно.

Он снова усмехнулся.

— Но я прощаю вам все сказанное обо мне. Можно мне заехать еще раз сегодня вечером?

Еще несколько секунд она не могла произнести ни слова. Только молча смотрела на него, сверкая глазами.

— Я никогда в жизни не желаю видеть вас больше, слышите, вы, аферист и обманщик!

Она вырвала у него свой чемодан, бросилась бежать через сквер и исчезла в доме — в «Храме здоровья» Джона Брауна, где уже начала разыгрываться трагедия.

В тот момент, когда Никки вошла в «Храм здоровья», в спальне у Джона Брауна на втором этаже собрался целый совет. Браун в прескверном настроении, одетый в пижаму и красный домашний халат, на ногах — лакированные домашние туфли, сидел за столом странной формы, напоминающей человеческую почку, рядом с зарешеченным окном своей спальни и энергично жестикулировал, размахивая ножом для разрезания бумаг, отделанная бриллиантами рукоятка которого так и сверкала на послеполуденном солнце.

Жена его, оробев, забилась в самый дальний угол. Джим Роджерс с мрачным видом глядел в окно.

Адвокат Брауна, тощий лысый мужчина с вечно озабоченной физиономией, нервно и бесцельно перебирал пачку бумаг. С каждым его движением, казалось, с носа все больше и больше съезжало пенсне.

Рокки Тейлор, менеджер по рекламе, в легкомысленном костюме, ярко-желтом галстуке, с кольцом на пальце, в котором красовался огромных размеров фальшивый бриллиант, похоже, относился ко всем собравшимся с легким презрением — за исключением, впрочем, мисс Корнелии Маллинз, статной белокурой тренерши по гимнастике. Время от времени он метал в ее сторону восхищенные взоры.

Единственным, кто, по всей видимости, либо сохранял полное безразличие в обстановке общей нервозности, либо подчеркнуто не желал ничего замечать, был Амос — старик со впалыми щеками, в совершенно истрепанной одежде. Его, бледное как мел, лицо было изрезано густой сеткой темных морщин; глаза с несколько лихорадочным блеском бездумно уставились в потолок. Грязным пальцем, под сломанным ногтем которого осталась земля, он поглаживал по клюву взъерошенного, видавшего виды ворона, примостившегося у него на плече.

Джон Браун сделал паузу и теперь изучал выражение лиц окружающих — как на них подействовали его слова?

— Итак, повторю еще раз, — продолжал он. — Я верил в то, что проповедовал. Тело и здоровье всегда были для меня превыше всего. Опираясь на эту веру, я и основал «Храм здоровья», который способствовал телесному процветанию многих и многих людей. А сейчас… сейчас я вынужден констатировать, что мое собственное тело больно. Оно поражено раком. Выходит, я ввел в заблуждение и себя, и многие сотни людей. Этому надо положить конец. Предприятие не должно попасть в руки какого-нибудь проходимца, который только и знал бы, что выкачивать из него прибыль. Нет!

Он грохнул кулаком по столу.

— Санаторий закрывается!

Джим Роджерс повернулся от окна и посмотрел на своего работодателя.

— Вы что, говорите это вполне серьезно, мистер Браун? Закрыть ваши фабрики диетических продуктов и магазины? И «Храм здоровья»? Разве не они привели к процветанию вашу семью?

— Мою семью? Какая забота о ней!

Браун скривил губы в горькой усмешке.

— Скажите уж лучше прямо, что у вас на уме — хочу, мол, жениться на Барбаре, чтобы заполучить ваши денежки.

Джим лишь ценой огромного усилия сохранил самообладание.

— Я уже дал вам, наверное, лучшее доказательство того, что вы ошибаетесь в своих предположениях — я ведь не женился на Барбаре. Я не желаю, чтобы кто бы то ни был приписывал мне такие намерения.

Закари, адвокат, деликатно кашлянул.

— До сих пор я был уверен, что санаторием в случае вашей кончины будет заведовать миссис Браун, — сказал он и снова стал нервно перебирать свои бумаги.

— И в результате вы сможете огребать бешеные деньги, обводя мою жену вокруг пальца, — ядовито откликнулся Браун.

— А что с рекламой по радио и телевидению? Контракты будут в силе еще год, нам придется платить за это, независимо от того, будем мы давать рекламу или нет.

Браун подался вперед, опершись на столик в форме почки.

— Мертвым реклама не требуется, — сказал он и рассмеялся.

Миссис Браун начала тихо плакать.

Корнелия Маллинз подошла к Джону Брауну и погладила его по руке.

— Доверьтесь природе, друг мой, — сказала она мягко. — Пойдемте на солнце, оно придаст вам силы.

Хмурое лицо Брауна смягчилось было, но затем он решительно покачал головой.

— Против рентгеновских снимков не помогает никакая природа, Корнелия.

Старый Амос вдруг зашевелился. Все еще глядя в потолок, он пробормотал:

— Посреди жизни все мы охвачены смертью…

Миссис Браун зарыдала громче.

— Бедный старина Амос, — ласково сказал Джон Браун. — Я уже о тебе позаботился — тебя увезут жить в приют для престарелых.

— Нет! — закричал старик в ужасе. — Я не поеду туда!

Он, хромая, побежал к двери. Ворон, вцепившись в его плечо, колыхался при каждом шаге.

Дверь захлопнулась.

Корнелия еще раз положила свою руку на руку Брауна.

— Джон, а почему бы нам не продолжить все как прежде, когда ты руководил нами?

— Она права, — поддержал ее Закари, быстро подняв глаза от бумаг.

— Конечно, права, — поддакнул Рокки Тейлор — Ведь вы же всегда наставляли нас — выполняйте свою работу так, будто это ваше собственное предприятие, и оно на самом деле станет вашим, если мне первому суждено будет уйти от вас.

— В этом духе я и составил ваше завещание, — вставил адвокат.

— Это завещание больше не имеет силы, — медленно сказал Браун, старательно выговаривая каждое слово. — Я составил новое, по которому оставляю все своей жене.

И он указал ножом для разрезания бумаг на листок, который лежал перед ним.

— И Барбара в нем не упомянута? — спросил Джим Роджерс.

— Совершенно верно.

— Как хорошо! Наконец-то я смогу жениться на ней.

Браун бросил на Джима взгляд, полный ненависти, но предпочел оставить эту реплику без ответа.

— Я собрал всех, пока еще жив, чтобы объявить — я вас вычеркнул из своего завещания. Я не мог отказать себе в такой радости — поглядеть на ваши физиономии при этом известии.

— Но почему же? — спросила Корнелия со слезами на глазах. — После всего, что мы для вас сделали?