Гилберт Честертон - Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)

Патер Браун поднял голову и слушал с напряженным вниманием.

– На меня это произвело такое впечатление, словно луна упала с неба, – хотя я знал, что эту скалу можно было опрокинуть самым слабым толчком. Меня охватило какое-то безумие; я помчался по аллее, как ветер, и прорвался сквозь изгородь, точно это была паутина. Эта изгородь и в самом деле была очень хрупкой, хотя она содержалась в таком идеальном порядке, что вполне заменяла стену. Когда я прибежал на берег, я увидел, что гора свалилась со своего пьедестала – и бедный Гарри Дрюс лежал раздавленный ею. Одной рукой он обнимал скалу, словно он сам опрокинул ее на себя. А на желтом прибрежном песке он начертил перед смертью огромными пляшущими буквами: «Скала судьбы да падет на безумца!»

– Всему виной завещание полковника, – заметил патер Браун. – Этот юноша сделал все, чтобы извлечь выгоду из недовольства полковника Дональдом – в особенности в тот день, когда полковник вызвал его одновременно с адвокатом и так тепло приветствовал его. У него не было выхода. Он потерял службу в полиции, проигрался в Монте-Карло. И убил себя, когда понял, что убил своего дядю бесцельно.

– Подождите минуту! – вскрикнул Фьенн. – Я не поспеваю за вами!

– Кстати о завещании, – спокойно продолжал патер Браун. – Пока мы не перешли к более серьезным вещам, я объясню вам недоразумение с фамилией доктора. Все это очень просто. Я, кажется, уже где-то слышал обе его фамилии. Этот доктор – французский дворянин, маркиз де Вильон, но, кроме того, он ярый республиканец; он отрекся от своего титула и переменил фамилию. В девяти случаях из десяти человек, меняющий фамилию, – прохвост. Но в данном случае мы имеем дело с проявлением фанатизма. Что касается его разговора с мисс Дрюс об убийстве, то тут, я думаю, мы опять-таки имеем дело с проявлением французского духа. Доктор говорил о том, что он вызовет Флойда на дуэль, а девица пыталась отговорить его.

– Понимаю! – воскликнул Фьенн. – Теперь мне ясно все, что она говорила!

– А что именно она говорила? – улыбаясь, спросил священник.

– Понимаете, – сказал Фьенн, – это случилось еще до того, как я нашел труп Гарри Дрюса. Но потом, когда я обнаружил катастрофу, это вылетело у меня из головы. Трудно, знаете ли, удержать в памяти романтическую идиллию, когда трагедия достигла кульминационной точки. Дело было так: идя по аллее, ведущей к беседке, я встретил дочь полковника и доктора Уолентайна. Она, разумеется, была в трауре, он тоже надел черный костюм, точно шел на похороны. Но лица у них были отнюдь не похоронные. Я никогда в жизни не видел более счастливой парочки. Они остановились и приветствовали меня, а затем она сообщила мне, что они поженились и живут в маленьком домике на окраине города, где у доктора есть практика. Все это меня изрядно удивило, так как я знал, что отец завещал ей все свое состояние; я деликатно намекнул ей на это, сказав, что приехал в поместье ее покойного отца, надеясь встретить ее там в качестве хозяйки. Но она только рассмеялась и сказала: «Мы от всего отказались. Мой муж не любит богатых наследниц». И я, к немалому моему удивлению, узнал, что они действительно уступили все наследство бедняге Дональду. Я надеюсь, что после такого урока он будет вести себя благоразумней. В сущности, он всегда был неплохим парнем, он просто был еще очень молод, а отец его не отличался большим умом. И именно в связи с этим oна сказала несколько фраз, я тогда не совсем понял их, но теперь они мне ясны. Она вдруг заявила: «Я полагаю, что теперь этот рыжий безумец перестанет бунтовать по поводу завещания. Неужели он думает, что муж, отказавшийся из принципа от древнего и старого титула, способен убить старика ради наследства?» Она опять рассмеялась и добавила: «Если мой муж и убьет кого-нибудь, то только в качестве хирурга. Ему даже в голову не придет посылать к Флойду своих секундантов». Теперь я понимаю, что она хотела этим сказать.

– А я понимаю только часть, – вставил патер Браун. – Что она имела в виду, говоря, что секретарь бунтует по поводу завещания?

Фьенн усмехнулся.

– Жалко, что вы незнакомы с секретарем, патер Браун. Вам доставило бы удовольствие понаблюдать за ним. Он распоряжался на похоронах с шумом и треском, точно на спортивном празднике. Когда стряслось несчастье, его было не удержать. Я вам уже рассказывал, как он раньше отнимал работу у садовника и поучал адвоката по части законоведения. Точно так же он учил хирурга хирургии. А так как этим хирургом был доктор Уолентайн, то дело кончилось тем, что он обвинил последнего в преступлении более тяжком, чем неумелая хирургическая операция. Секретарь вбил себе в свою рыжую голову, что полковника убил доктор, и, когда явилась полиция, он был прямо-таки великолепен. Он тут же на месте превратился в величайшего из детективов-любителей. Никогда ни один Шерлок Холмс так не подавлял Скотленд-Ярд своим интеллектуальным превосходством, как личный секретарь полковника Дрюса подавлял полицию, производившую дознание. Я вам говорю, это было сплошное удовольствие – смотреть на него! Он бродил взад-вперед, ероша свою рыжую гриву и роняя короткие, нетерпеливые фразы. Именно это поведение настроило против него дочь Дрюса. У него, разумеется, была своя теория, из того сорта теорий, какие бывают только в книгах. Флойду самому следовало бы быть в книге. Там он был бы гораздо смешнее и скандалил бы меньше.

– Какая же у него была теория? – спросил священник.

– О, чрезвычайно остроумная, – мрачно ответил Фьенн. – Он заявил, что полковник был еще жив, когда его нашли в беседке на полу, и что доктор убил его своим хирургическим инструментом, разрезая на нем платье.

– Ага! – сказал священник. – Полковник, кажется, лежал ничком на полу?

– Доктора спасла быстрая смена событий, – продолжал Фьенн. – Я уверен, что Флойд протолкнул бы свою гениальную теорию в газету, и доктора, пожалуй, арестовали бы, если бы все предположения не разлетелись вдребезги из-за самоубийства Гарри Дрюса. И тут мы опять возвращаемся к началу. Я полагаю, что это самоубийство равносильно признанию. Но подробностей трагедии никто никогда не узнает.

Наступило молчание, а потом священник очень скромно заметил:

– Мне кажется, что я знаю все подробности.

Фьенн был ошеломлен.

– Но послушайте, – воскликнул он, – каким образом вы можете знать все подробности? Вы все время находились на расстоянии сотни миль от места происшествия. Или вы уже тогда все знали? Если вы действительно дошли до самого конца, то когда же вы начали? Что дало вам первый толчок?

Патер Браун вскочил на ноги, охваченный необычным для него возбуждением.