Дороти Сейерс - Срочно нужен гробовщик [Сборник]

Кампьен опять зашел в тупик. Он понимал нежелание мистера Пузо признаться в этом опрометчивом шаге, но что его так напугало, этого Кампьен уразуметь не мог.

— Я понимаю, что полицейские расследования не очень-то способствуют роду вашей деятельности, — осторожно начал он.

— Такая огласка скорее навредит, чем поможет. Вам также известно, что мисс Руфь Палинод играла на скачках, по мелочи конечно, ставя не больше одного-двух шиллингов. Но согласитесь, всего этого недостаточно, чтобы призывать на помощь меня.

Мистер Пузо высморкался в большой белый платок, как видно, затем, чтобы выиграть время.

— Я вас не звал, — продолжал он упорствовать. — Но дело есть дело, а полиция всегда это забывает. Моя профессия держится на одном — тайна, тайна и еще раз тайна. Кому нужен гробовщик, пусть толковый и добросовестный, но который всюду сует нос и любит болтнуть лишнее? Однако раз мы с вами на приятельской ноге и вы не потащите меня на скамью свидетелей, а хуже этого ничего нет, я, пожалуй, шепну вам один малюсенький секрет. Когда умерла мисс Руфь, я случайно кое-что подсмотрел. Может, это и не имеет значения, но все-таки я тогда задумался. Я видел собственными глазами, как мистер Лоренс Палинод перемыл всю посуду.

В воображении Кампьена всплыла высокая, тощая фигура с очень близорукими глазами, располагающей улыбкой и маловразумительной речью.

— Где? — спросил он.

Мистер Пузо был все еще бледен, но частица его обычной самоуверенности уже вернулась к нему.

— Разумеется, не на кухне, — ответил он. — Она умерла немного позже полудня — очень необычное время. Вы, вероятно, не знаете, но ранние послеполуденные часы самое неподходящее время для расставания с жизнью, если так можно выразиться.

— Он мыл посуду сразу после ее смерти?

— Это было около пяти часов. Мисс Рене послала за мной мистера Грейса. Семейство ведь и мизинцем не шевельнуло. И знаете, это не черствость. Они просто беспомощны. Хуже всего то, что они считают свою непрактичность достоинством.

Он уже оправился от испуга и теперь окончательно входил в свою обычную роль резонера. Этот его рассказ отличался от первого как небо от земли. В нем не было и следа свободно льющейся импровизации. На этот раз гробовщик, скорее всего, говорил правду.

— Я как раз садился за стол, — продолжал он, — когда пришел мистер Грейс. Зная Палинодов сто лет, я сейчас же встал, надел черный сюртук, взял сантиметр и поспешил к ним. Мистер Грейс сказал, что ему не хотелось бы подниматься со мной к мисс Руфи, в чем, понятное дело, нет ничего предосудительного. Люди часто не любят на это смотреть. Пусть даже на хорошего знакомого. С другой стороны, есть такие, которые любят. Зависит от характера. Во всяком случае, я не очень удивился и пошел наверх один. «Оставьте это дело мне, — сказал я ему, — думаю, я ее ни с кем не перепутаю». Это я так, немного пошутил, но он моей шутки не понял. Иду я, значит, по лестнице, тихо, с достоинством, мы всегда стараемся ступать как можно тише. В дверях я помедлил немного и вижу — он там, моет посуду.

— Мистер Лоренс Палинод?

— Да.

— В спальне мисс Руфи?

— Да. Мисс лежала накрытая простыней, а ее брат — методично, немного нервничая, мыл посуду. Все чашки, стаканы, ложки, какие есть в комнате, были разложены на старинном умывальнике. Он как раз домывал в тазике последнюю чашку, когда я вошел; услышав стук двери, он резко повернулся, как вор, застигнутый в лавке. Но тут же улыбнулся и вежливо приветствовал меня. Но я все-таки застал его за мытьем. Оставшись один, я подошел к умывальнику — все было чисто вымыто и разложено для сушки на мраморной доске. И мистер Лоренс проделал это почти в открытую. — В голосе гробовщика звучали нотки негодования.

— Это все?

— Все. И это сущая правда. Я подумал, что это, наверное, важно.

— Вы еще кому-нибудь рассказывали?

— Ни одной душе. Я на коленях отца выучил эту мудрость: «Гробовщик должен быть нем, как его клиент». Как вы догадываетесь, это теперь и мой девиз. Конечно, после эксгумации я вспомнил о мытье посуды, но никому ничего не сказал. Это было давно, и, кроме меня, других свидетелей не было. Я скажу — он мыл, а он скажет — нет. Вот и весь разговор.

С этим спорить не приходилось. Кампьен сразу же стал прикидывать, как это повлияет на ход дела.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — предложил гробовщик, поднявшись с места. — Мистер Люк говорит, я пью только состав для заморозки. Вот такие у него шутки.

— Нет, спасибо, — Кампьен поспешно поднялся с места, да оказалось, видно, слишком поспешно. Старик метнул испуганный взгляд мимо гостя в темный угол.

Кампьен, стреляный воробей, сделал вид, что ничего не заметил. Аккуратно задвинул стул под стол, что старик принял как должное, и, помешкав, пока тот пойдет к двери, успел как бы невзначай глянуть в угол — и его чуть удар не хватил.

В углу, в двух шагах от плиты, стояли напольные часы, и в промежутке между часами и стеной, на расстоянии руки от его стула, прятался человек. Он буквально не дышал, почти сливаясь с густой тенью, — наверняка простоял так весь вечер.

Кампьен вышел из двери, которую гробовщик придержал для него, быстрыми, легкими шагами, с бесстрастным по обыкновению лицом. Вряд ли хозяин заметил, какое потрясение он только что пережил.

Поспешно перейдя дорогу и кивнув одетому с иголочки мистеру Джеймсу, управляющему местным отделением банка, который отсалютовал ему аккуратно свернутым зонтиком, он поднял воротник и стал пробираться сквозь небольшую толпу любопытных, собравшихся у главных ворот «Портминстерской ложи». Но мысли его были заняты человеком в углу.

Кампьен узнал его. Лакированная лысина и пузырь вместо нижней губы — ошибиться было невозможно. Пора было уделить самое пристальное внимание вездесущему мистеру Конгриву, коим они, как оказалось, совсем напрасно все это время пренебрегали.

— Все. Можете больше ничего не говорить. Я ухожу. С меня довольно. Вы были несправедливы со мной. И мое терпение лопнуло.

Кампьен замялся на пороге и выслушал до конца эту выразительную тираду. Кларри Грейс стоял посреди кухни, приняв, не отдавая себе отчета, театральную позу.

Рене слушала его, стоя у плиты. Щеки у нее горели, ее била дрожь, но даже сейчас, в пылу гнева, глаза ее оставались спокойными, добрыми и с затаенной тревогой.

— Ради Бога, Кларри, угомонись! — воскликнула она. — Уходи, если хочешь, но не говори, что я вышвырнула тебя, и не посвящай в наши дела всю улицу. И так снаружи уже целая толпа. Надеюсь, тебе это известно.

Кларри открыл было рот и тут же его захлопнул. Он увидел Кампьена и очень обрадовался посланному небом зрителю.

— Любовь, — сказал он, — моя бесценная любовь! Ну есть ли у тебя хоть капля здравого смысла? Я ведь только хочу помочь тебе. Ведь ты позволяешь веревки вить из себя. Прости меня, конечно, если я вмешиваюсь не в свои дела, — сказал он тихо и вдруг ни с того ни с сего опять заорал: — Я думаю, что ты совсем рехнулась, вот и все!