Агата Кристи - Том 6

Однажды у Антуана, открывая сумочку, Джейн нечаянно выронила письмо от Нормана Гэйля. Слегка покраснев, она подняла конверт, но на нее тут же налетела Глэдис.

— Кто твой дружок, дорогая? Ну, ну, рассказывай! Я же знаю, что это письмо не от богатого дядюшки. Не вчера же я появилась на свет. Кто он, Джейн?

— Да так... Мы познакомились в Ле Пине. Он дантист.

— А-а, дантист, — разочарованно протянула Глэдис и почти с отвращением предположила: — У него, должно быть, чрезвычайно белые зубы, и он улыбается во весь рот.

Джейн вынуждена была признать, что действительно так и есть:

— У него смуглое лицо и очень светлые голубые глаза.

— Каждый может иметь смуглое лицо, — решительно сказала Глэдис. — Это может быть от загара, а может быть и от взятой у химика бутылочки препарата 2/11. Глаза — это еще куда ни шло. Но дантист! Если бы он тебя поцеловал, тебе бы почудилось, что он сейчас скажет: «Шире рот, пожалуйста».

— Не строй из себя идиотку, Глэдис.

— Не надо быть такой обидчивой, моя дорогая.

— Я вижу, ты уже встал.

Да, да, мистер Генри, иду... Пропади он пропадом, этот Генри! Воображает, будто он бог всемогущий, привык дурацким тоном приказывать нам, бедным девушкам!

В письме Норман Гэйль приглашал Джейн пообедать вместе в субботу вечером. В субботу, в час ленча Джейн, получив прибавку к жалованью, воспрянула духом и решила позволить себе маленькую расточительность: она отправилась в Конер-Хауз, чтобы там вкусно позавтракать. Джейн подсела к столику на четверых, где уже сидели женщина средних лет и молодой человек.

Женщина торопливо доела завтрак, попросила счет, собрала бесчисленные кульки и пакеты и удалилась. Во время еды Джейн по привычке читала книгу.

Переворачивая страницу, она подняла глаза и заметила, что сидевший напротив молодой человек внимательно смотрит на нее; она смутно припомнила, что где-то видела его лицо. Перехватив взгляд Джейн, молодой человек поклонился ей:

— Простите, мадмуазель, вы не узнаете меня?

Джейн посмотрела на него повнимательнее. У него было совсем юное лицо, более привлекательное, пожалуй, из-за чрезвычайной подвижности, а не из-за подлинной миловидности.

— Мы не представлены, это верно, — продолжал молодой человек, — если не считать убийства и того, что мы оба давали показания у следователя.

— О, конечно, — сказала Джейн. — Какая я глупая! А ведь я подумала, что мне знакомо ваше лицо. Так вы... мсье?..

— Жан Дюпон, — представился молодой человек и презабавно поклонился. Джейн вдруг припомнилось изречение Глэдис, высказанное, быть может, не столь уж деликатно:

«Если за тобой, милочка, ухаживает кто-то один, наверняка тотчас найдется и второй ухажер. Это как закон природы. А иногда их оказывается даже сразу трое или четверо».

Джейн всегда вела строгую трудовую жизнь (совсем как в книжном описании скучающей барышни: «Она была веселой, бодрой девушкой, у нее не было друзей среди мужчин и т.д.»). Так вот, Джейн тоже была веселой, бодрой девушкой и у нее не было друзей среди мужчин. А теперь они так и кружили вокруг нее.

Сомнений быть не могло: когда Жан Дюпон перегнулся через стол, лицо его выражало более чем простую вежливость. Ему было чрезвычайно приятно сидеть с Джейн за одним столом. И даже более чем приятно — ему это явно доставляло наслаждение.

Джейн опасливо подумала: «Он француз. А с французами, говорят, надо держаться настороже».

— А вы все еще в Англии, — неловко заметила Джейн и мысленно обругала себя за нелепую бестактность реплики.

— Да. Отец читал лекции в Эдинбурге, и мы задержались у друзей. Но теперь — завтра — возвращаемся во Францию.

— Понимаю.

— Полиция еще никого не арестовала? — спросил Жан Дюпон.

— В газетах ничего не было. Может, они уже бросили все это.

Жан Дюпон покачал головой:

— Нет, полиция так этого не оставит. Они работают без излишнего шума... — тут он сделал выразительный жест, — в полнейшей тайне...

— Не надо, — попросила Джейн. — У меня по спине мурашки бегают.

— Да, не очень приятно оказаться вот так... так близко, когда совершается убийство... — сказал Жан и добавил: — А я находился ближе, чем вы. Я был почти рядом. Даже страшно подумать!

— А как по-вашему, кто это сделал? — спросила Джейн. — Я не в состоянии разгадать это...

Жан Дюпон пожал плечами.

— Не я. Уж слишком уродливой она была!

— О, — сказала Джейн с ноткой кокетства, — я полагаю, вы скорее убили бы уродливую женщину, чем красивую?

— Вовсе нет. Если женщина красива, она вам нравится, она плохо действует на вас, делает вас подозрительным, вы сходите с ума от ревности. «Хорошо, — говорите вы. — Я убью ее. Это принесет мне удовлетворение, успокоит меня».

— И успокаивает?

— Не знаю, мадмуазель. Не пробовал. — Он засмеялся и покачал головой: — Но такая уродина, как Жизель? Кого она волнует?

— Это односторонний подход к делу, — сказала Джейн, нахмурившись. — Ведь когда-то она была молодой и красивой.

— Знаю, знаю. — Он вдруг стал серьезным — Это великая трагедия жизни.

— Кажется, вы слишком много думаете о женщинах и о том, как они выглядят, — пошутила Джейн.

— Разумеется. Возможно, это самая интересная тема для размышлений. Вам это кажется странным, потому что вы англичанка. Англичанин прежде всего думает о своей работе — службе, как, он это называет, — затем о спорте и, наконец (в лучшем случае, наконец), о своей жене. Да, да, так оно и есть. Вот представьте себе: в маленьком отеле в Сирии мы познакомились с одним человеком. Это был англичанин, у которого тяжело хворала жена. А сам он в точно назначенный день непременно должен был оказаться где-то в Ираке. Eh bien, представьте себе, он оставил жену и уехал, чтоб «на службу» явиться вовремя. И оба — и он, и его жена — сочли это совершенно естественным; они даже считали это делом чести. Но доктор, не англичанин, сказал, что он варвар. Жена, любимое, родное существо, должна быть на первом месте, а работа — то уж менее важно.

— Не знаю, — медленно сказала Джейн. — По-моему, работа важнее.

— Ну почему же? Видите ли, у вас такие же взгляды. А по-моему, лучше, когда за работу получают деньги, но тратят их, доставляя себе удовольствие и ухаживая за женщиной. На мой взгляд, это и благороднее, и идеальнее.

— Ладно, — Джейн засмеялась. — Я бы скорее хотела быть расточительной и потакающей собственным желаниям, чем строго выполняющей свой служебный долг. Глядя на меня; мужчина должен все же испытывать приятные чувства, а не догадываться, что я тороплюсь на службу.

— Никому, мадмуазель, не было бы приятно, глядя на вас, узнать, что вы торопитесь на службу...

Джейн слегка вспыхнула от той искренности, с которой молодой человек произнес эти слова. Жан Дюпон торопливо продолжал: