Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

— Ничего меня не удивляет… Страха нет, вот что удивительно. Всегда думала, что буду бояться. И не боюсь.

— Совсем?

— Не знаю. Тебе ведь тоже не страшно, правда?

Он двигался за ней, он смотрел то на спину матери, затянутую в тонкую шерстяную кофту, то себе под ноги. Так же, как в городе, он старался не наступать на трещины на асфальте, теперь он старался не наступать на черные камни, повсюду выступающие из песка. Белые камни он с удовольствием накрывал подошвой. Иногда он смотрел на ноги матери. Ноги у Ли были длинные и очень красивые, без изъяна. Легкой тенью они отражались в темнеющей прозрачной воде (отражались только ноги, остальное не успевало отразиться — не хватало света). Он закурил. Воздух был прохладный и плотный вокруг. Он окончательно приходил в себя, горечи во рту не стало.

— Не страшно, — сказал он. — Было очень противно, но уже прошло.

— Правда?

Она остановилась и обернулась. Она улыбалась. Плечи ее слегка дрожали, как от озноба.

— Правда, ма. Уже прошло. Давай окунемся?

Неподвижные, они стояли лицом друг к другу (почему-то Ник подумал, что не посмотрел и наступил на черный камень). Какое-то время они молчали, вглядываясь друг другу в глаза.

— Ты самая красивая женщина!.. — сказал Ник.

— Самая красивая по сравнению с кем?

— Я не сравнивал… — он говорил шепотом. — По сравнению с тем, что я мог бы только придумать.

— Я лучше твоей фантазии?

— Лучше.

— Не будем купаться, — она отняла свои глаза от его глаз и посмотрела в небо. — Холодно.

— Холодно, — согласился Ник и тоже посмотрел в небо. Звездный купол, казалось, медленно двигался по часовой стрелке — огромный проколотый синими световыми иглами бархатный полог. — Пойдем еще погуляем?

Он взял ее за руку. Он не посмел обнять ее за плечи.

«Я пережил сильное потрясение… — сказал он себе. — Не одно даже… Все во мне обострилось. То, что я могу почувствовать сейчас, я больше никогда уже не смогу почувствовать. Столько времени, сколько ее рука пробудет в моей руке, это и будет продолжаться… Я не хочу больше думать… Не хочу думать… Молчу, молчу и не наступаю на камни. Молчу!»

Здесь не было болота, здесь по левую руку возникали и занимали четверть неба какие-то мягкие холмовые изгибы. Они отошли довольно далеко по берегу. Они двигались не в сторону турбазы, а в сторону города Сухуми, где были аэропорт и вокзал.

Ник посмотрел назад. Домов видно не было, за холмами не было видно даже кусочка деревни. Усилием воли он заставил себя отпустить руку Ли. Подражая ей в каждом движении, наклонился к морю и плеснул воды себе в лицо.

— Нужно возвращаться, по-моему, — сказал он.

— Почему?

В темноте почти не было видно ее лица. Осторожно кончиками пальцев она прикоснулась к его подбородку. Пытаясь избежать следующего ее прикосновения, он шарил глазами по холмам.

— Смотри, ма, что это там?

— По-моему, костер жгут.

Справа, метрах в трехстах по берегу на темном изгибе холма дрожал отраженный красноватый свет живого пламени. Костер развели в ложбине, его не было видно ни с моря, ни с берега.

За спиной далеко Ник уловил какой-то новый звук. Будто ударил ребенок в сухие ладоши. Он прислушался, но звук не повторился. Зато вдруг налетевшим порывом ветерка принесло от костра несколько фраз.

— Там женщины какие-то! — сказала Ли. — Пойдем? По-моему, по-русски говорят.

Ник кивнул опять. Они поднялись по осыпи вверх. Костер оказался совсем небольшой. В полутьме поблескивали бутылки и стаканы. Можно было различить разбросанные цветные подстилки, стояла какая-то корзина, а слева (вероятно, там был выход на дорогу) был брошен мотоцикл. В погашенной фаре отражался костер.

Ли первой спустилась в ложбину, и, как чужой, прозвучал ее веселый голос:

— Добрый вечер. Можно погреться у вашего костра?

Женщина действительно оказалась русской. Она была одна (неприятно кольнуло, когда она сказала, что работает буфетчицей на турбазе). Мужчин было пятеро, все кавказцы. Какие-то шоферы на дальних рейсах. Пили сухое вино и чачу. Ник моментально опьянел. Сквозь треск пламени он поймал еще несколько хлопков, но тут же позабыл о них. Буфетчицу звали Людмилой, и, стараясь немножко задеть Ли, оживлено беседующую о чем-то с этими шоферами, он говорил Людочке различные теплые комплименты и целовал ей руку.

— А вы из Москвы? — спрашивала она, отдергивая пальцы.

— Конечно…

— Вы там родились?

— Ну а как же?!

Чача гуляла в его мозгу. Огонь костра расслаивался. Удваивалось и опять возвращалось к форме белое полное женское лицо.

— Говорят, москвичи гордятся! — сказала она.

— Я не горжусь… Нет… Я, знаете… — Ник с трудом подавил смешок. — Я такой простой… Нет, честное слово, я простой!..

В первый раз за сутки Ник расслабился. Может быть, чача была хорошей, такую делают только для себя, не на продажу; пьешь и не чувствуешь крепости, а потом сразу теряешь всякую адекватность; может быть, наконец сказалось длительное, не оставляющее даже во сне напряжение. Он размахивал руками, говорил глупости, показывал темнокожей, но русской женщине с грубоватыми чертами свои часы, совал ей в лицо циферблат, что-то рассказывал о школе, сравнивал своих дур одноклассниц с этой женщиной, так что сравнение выходило в ее пользу. Каким-то образом кружка все время оставалась полной. Ник прихлебывал из нее, обливался чачей, смеялся. И вдруг он будто споткнулся.

Он не смотрел на мать, все это время Ли оставалась где-то рядом, но за спиной, вне поля зрения.

— Погоди, Людмила! — сказал он больше для себя, чем для нее. — Извини!

Он повернулся. В свете костра он ясно увидел темные фигуры, окружившие Ли. Мать смотрела на него, в руке ее, так же, как и в его руке, была полная кружка. В глазах матери, как в мотоциклетной стеклянной фаре отражался костер. Глаза были полны ужаса и отвращения.

На осыпи он упал. Полетел лицом вниз в хрустящую темноту, проехался по песку ладонями. Ли подала руку, помогла подняться.

— Напился? — спросила она.

— Напился, — согласился Ник, все еще продолжая улыбаться.

Он поднялся, отряхнулся и попытался снова вскарабкаться на холм. В голове было тепло; ободранные ладони покалывало. Ник еще не отдавал себе отчета в происходящем. Немного подташнивало, шорох моря, налетая сзади, усиливал тошноту и головокружение.

— Ты куда? — жестко спросила Ли.

— Там, — Ник показал неуверенной рукой. — Там Людмила осталась! Я хотел!..

Одной рукой Ли развернула его, взяв за плечо, другой наотмашь открытой ладонью хлестнула по щеке. Он неожиданности Ник задохнулся. Выступили слезы.

— Очнись, сын! — сказала она.

— А я в порядке…

Ник утер слезы. Пытаясь прямо держаться на ногах, он потряс головой. Он подумал, что Ли приревновала его к этой темнолицей русской женщине, и хотел как-нибудь исправить положение.