Буало-Нарсежак - Дурной возраст

В ту минуту, когда он снимал плащ, все еще удивляясь, что до сих пор на свободе, Марта сообщила новость:

— Ее убили.

— Кого?

— Вашу учительницу. Я только что узнала по радио.

— Мадемуазель Шателье? Нет!

— Я вам говорю, что есть. Ее тело найдено в придорожной канаве. Ее задушили.

Люсьен сел: не от страха, а от радости закружилась голова. От радости дикой, неприличной и такой благотворной. Она уже не заговорит… Никто не узнает правду… Вот оно, спасение!

— Вы потрясены, — заметила Марта. — Да и я разволновалась. Я ведь не была с ней знакома, с бедной девочкой, но ставлю себя на место ее родителей…

Люсьен медленно приходил в себя.

— Что в точности сказали? В самом деле, это о ней?

— Еще бы! Конечно, я узнала ее фамилию. И потом, похищение учительницы в Нанте, что, их так много? О! Никаких сомнений, это она!

Люсьен поднялся к себе. Эрве! И теперь вот Элиана! Это уж слишком. Печаль, облегчение, жалость, — к горлу подступала тошнота. У избавления был привкус крови и слез.

Как стало известно вечером, труп учительницы был обнаружен в кювете у пустынного шоссе, неподалеку от Каркфу. Убийца не собирался ее обворовывать, так как дамская сумочка жертвы валялась рядом, в ней оставалось несколько сот франков. Никаких следов насилия обнаружено не было. Судя по всему, похитители хладнокровно казнили заложницу, чтобы помешать ей выступить с разоблачениями, которые позволили бы полиции их задержать.

Для Люсьена не было никаких сомнений. Раз похитителей не существовало, раз следовало исключить преступление, совершенное каким-нибудь бродягой, оставался Филипп. Объяснялось все очень просто. Совершив побег, Элиана, по всей видимости, долго шла пешком. Наконец, зайдя в первую попавшуюся гостиницу, позвонила Филиппу. Зачем? Возможно, потому, что силы были на исходе. Чтобы вернуться домой, нужна была машина. Она попросила за ней заехать. Или, по-прежнему думая, что виноват Филипп, под влиянием гнева она вздумала объясниться, и как можно скорее. Увы, ее мотивировок никто уже не узнает. Ошеломленный Филипп поспешил приехать. Она села в его машину, и тут-то и произошла бурная сцена. Легко вообразить, что случилось потом. Обвинения, оправдания. В пылу возмущения посыпались угрозы. И он, в свою очередь, возмутился. «Я тут ни при чем. — Лжец! — Немедленно замолчи! — Нет, не замолчу!» Он схватил ее за горло, стал трясти. Результат — трагедия.

Люсьен не сомневался, что все так и было. Но, если он прав, следовало признать, что преступление не было умышленным. Полиция, напротив, станет обвинять Филиппа в похищении, незаконном лишении свободы, воровстве, умышленном убийстве. Следствием будет высшая мера. Подумав было, что выпутался, Люсьен снова до смерти испугался. Опять страх! Допустить чудовищную несправедливость! До сих пор все происходило в силу стечения обстоятельств, на которое он никоим образом не мог влиять. И вот теперь между мужеством и подлостью приходилось выбирать. Он вопрошал себя без обиняков: бороться, как мало кому по плечу, а в результате поднять руки вверх и сдаться? Нет уж! Может, еще есть способ прийти Филиппу на помощь, притом себя не компрометируя? Начнем с того, что Филиппа еще не арестовали.

Увы, то, что было весьма предсказуемо, произошло в тот же вечер. В семь вечера радио сообщило об аресте Филиппа. Далее следовало длинное заявление комиссара Мешена. Филиппа Мутье задержали в Париже и доставили в Нант, где допрос, по всей видимости, будет произведен в помещении судебной полиции. Вина его представлялась вероятной.

— На след нас навело письмо, найденное на квартире жертвы, — сообщал комиссар. — Во-первых, было известно, что друга мадемуазель Шателье звали Филипп; во-вторых, он пытался занять значительную сумму, чтобы оплатить покупку очень дорогой системы НI-FI. Его долг исчислялся шестью тысячами пятьюстами франков, при том, что, по всей видимости, у него за душой не было ни гроша. Заведующий торговой службой Больших Гаражей Запада, он довольно хорошо зарабатывает, однако тратит, не считая. В начале следствия нам, естественно, не были известны все эти подробности. Единственной косвенной уликой служила именно система НI-FI. Мы обошли все специализированные магазины по продаже такого рода товаров. В Нанте ничего не обнаружили. В Сен-Назере тоже. Но в Анже получили положительный ответ. Один из коммерсантов продал стереосистему некоему Филиппу Мутье, о котором ему было известно только то, что тот купил по случаю машину марки «ровер». Он сразу понял, что Мутье неплатежеспособен, и начал показывать зубы. Короче, нам ничего не оставалось, как задержать Филиппа Мутье, что потребовало некоторого времени, так как он не сидит на месте.

— Есть ли против него еще какие-нибудь улики? — спросил кто-то.

— На ваш вопрос отвечать пока рано, — сказал комиссар. — В чем мы действительно уверены, так это в том, что письмо, изъятое у мадемуазель Шателье, в самом деле написано рукою Филиппа Мутье, ибо идентичным почерком написано письмо кредитору с просьбой об отсрочке платежа. Известно также, что именно Мутье несколько месяцев назад продал жертве маленькую машину марки «остен». Это все, что нам удалось установить к настоящему времени.

В восемь вечера на первом канале Жикель высказался более определенно:

«В загадочном преступлении в Нанте приоткрывается край завесы. Допрошен свидетель, ибо обвинение еще не выдвинуто…».

Люсьен подскочил. На экране воспроизводилась фотография Филиппа. Красив: жгучий брюнет с голубыми глазами. Лицо открытое, привлекательное. Не старше тридцати лет. Ничего удивительного, что Элиана… Ах! Как он его ненавидел! Однако он прослушал… О чем там рассказывает Жикель?

«…Мутье заявляет категорический протест. Он признает, что был в близких отношениях с мадемуазель Шателье, но утверждает, что невиновен. До сих пор он давал правдоподобные ответы на все вопросы. Почему он не заявил о себе, когда узнал об исчезновении подруги? Потому, как он говорит, что мадемуазель Шателье более всего на свете боялась, что о ее связи станет известно. Боялась скандала, который мог повредить ее карьере. Но, когда газеты раструбили об этой связи, не естественно ли было явиться ему в полицию? На что он заметил, что также старался быть как можно более сдержанным, так как клиентура не любит иметь дело с человеком подмоченной репутации. Кстати, могла ли быть какая-то польза от его вмешательства, если ему ровным счетом ничего не было известно об исчезновении молодой женщины?».

В салон вошел доктор. Он услышал конец фразы и нахмурил брови.

— Толкут воду в ступе, — пробормотал он. — Иди спать. Если бы видел, на кого ты похож.

Он повернул выключатель.

— Но ведь только восемь часов, — запротестовал Люсьен.