Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось

«Это был бы неправильный, с государственных позиций, подход, — внушал он Астре между двумя поцелуями, пытаясь за этими словами укрыть свои интимные цели.

— Впусти меня и сама тоже оставайся, обижать тебя я не собираюсь.»

Быть может, Астра и осталась бы, не улови она в этот момент сходства между собой и той терпеливой девицей, о которой поется в песне. Прошел еще месяц, прежде чем она поняла, что настырный киномеханик, который заботился вроде бы только о собственном благе, на самом деле был ребенком–переростком в облике бородатого гиганта. Ребенком, который в своих похождениях искал не удовольствия, но только счастья. И стремясь дать ему это счастье, Астра стала счастливой и сама.

Олег был первым мужчиной в ее жизни, и Астра очень надеялась, что он останется и единственным. Поэтому надо было сделать все, чтобы нравиться парню. Веснушчатое личико со вздернутым носом не переделаешь, зато рыжим волосам оказалось возможным придать огненный блеск и расстаться с деревенскими мышиными хвостиками. И одеваться как попало теперь тоже нельзя было.

Первый подарок Астра получила против желания. Теперь она стала действовать хитрее: подруги рассказывали, что отдыхающие дамы нередко оставляют в универмаге последние копейки, включая и деньги на обратный билет, и тогда задешево продают кое–что из собственных туалетов.

«Чем же это платье лучше того, которое было на вас вчера?» — наивно удивлялась Астра, когда ее приглашали полюбоваться очередной покупкой.

«Лучше? Вряд ли. Но оно другое, — был ответ. — Если хочешь привязать к себе мужчину, надо постоянно изменяться. Мой муж, к примеру, этого даже не замечает, но подсознательно чувствует, что сейчас обращается не с той женщиной, что вчера. И это благотворно сказывается на семейной жизни, поверь моему опыту.»

Это наставление Астра запомнила и вскоре и сама оказалась жертвой современной эпидемии купли–продажи. Джинсы обменяла на доходившие только до икр штаны, расписанную литерами рубашку — на блузку, клетчатую юбку — на другую, колоколом. Только с высокими каблуками или платформами она никогда не расставалась, чтобы не выглядеть смешной рядом с Олегом.

Олег охотно позволял его баловать. Сознавая, что женскую благосклонность доставляло ему положение холостяка, он не хотел лишаться своего преимущества и уже в начале знакомства обычно предупреждал: «Убежденный холостяк, без каких–либо брачных намерений».

Астре он тоже уже во время их первой совместной прогулки высказал свои взгляды на свободную любовь, которую не следует ограничивать загсовскими штампами. Говорил о притуплении чувств под влиянием унылой повседневности, о романтике и созвучии душ, не признающих бюрократических ограничений. Успокоив свою совесть, Олег принимался решать практические вопросы и уже на вторую неделю их близости пристроил ее на место кассира и билетерши. Теперь Астра могла с полным правом четырежды в неделю оставаться в «Магнолии» на ночь, а киномеханик — расправляться с деликатесами, купленными на ее дополнительный заработок.

…Перед тем как расспросить Астру, Гунта и Войткус решили получить кое–какие добавочные данные о ней у уборщицы с их этажа — почему бы и не воспользоваться ее болтливостью, если поможет найти общий язык со свидетельницей? И в этом разговоре сразу же возникло имя Олега Давыдова.

«Бедная глупышка даже не подозревает, что у него в каждом поселке любовница. Знай прихорашивается и тратит последние копейки, чтобы понравиться тому жеребцу. Эх, была бы я лет на двадцать пять помоложе, уж я бы ему рога пообломала…»

Немолодая уборщица гордо выпустила изо рта клубы дыма, вышвырнула сигарету в отворенное окно и тотчас же воткнула в золотозубый рот новую.

«Иначе здесь от скуки подохнешь… А директор как этакий капризный мальчик — мол, быть обязательно с семи до трех, если нет работы — хоть мух ловите. Словно дома делать нечего…»

«Ну, кое–что, надо думать, прирабатываете стиркой», — попытался остановить поток красноречия Войткус, сам пользовавшийся ее услугами.

«Да много ли? Словно вы не знаете, сколько нынче стоит самое простое курево… Мне бы ее годы — я бы тоже нашла местечко повыгоднее. Однажды, правда, удалось обставить ее. Жил здесь один художник, слегка тронутый, он вербовал натурщиц — по два рубля в час. Она испугалась, что придется позировать голышом, и не пошла. А мне что — не жалко, пусть только платит! И что вы думаете? Он меня засадил чинить сети и даже пальцем не тронул, пристроился поодаль и только малевал… Таким довольным я его никогда раньше не видела…»

«А как Астра прирабатывает?» — поинтересовалась Гунта.

«Да как и все мы, — уклончиво ответила уборщица. — Тащит все, что можно… Вы даже представить себе не можете, чего только не выбрасывают профессора эти — на одних пустых бутылках да макулатуре уже прожить можно. И кино ей то да се приносит: билетик оторвать забудет — и тридцать копеечек в кармане, как закон. А вообще — девчонка совсем голову поверяла, все сделает, что этот бандит захочет.»

Удивительно ли, что представление об Астре у них возникло весьма неблагоприятное? Сперва не хотелось верить, что рыжеволосая девчонка, сидевшая с вязанием в комнате отдыха на одиннадцатом этаже, и есть та самая ветрогонка, о которой только что шла речь. Веснушки, наивное выражение голубых глаз, трогательно прикушенная нижняя губка, исцарапанные коленки — лучшую модель типичной деревенской девчонки художник в этом доме вряд ли нашел бы, пририсуй только лужок — и картина готова, и объект куда привлекательнее, чем сплетница снизу.

— Что это вы, Астра, в такую погоду засели в комнате? — начал разговор Саша. — Вязать и на солнышке можно.

— Нельзя, — сердито ответила Астра. — Мои сегодня все словно спятили. Им бы бежать, как на праздник, а они все позапирались. Кундзиньш убирать не пустил, Талимов снова не открывает, даже старик Вобликов с утра гулять не пошел, принимает посетителей. Сумасшедший дом, да и только.

— Тем лучше, — не поняла ее забот Гунта. — Я на вашем месте давно бы уже удрала.

— Это потому что вы на моем месте не работаете.

— А ты правда считаешь, что эта работа тебя достойна?

— Мой брат, старший, окончил университет и в анкете называется служающим. У меня только школа, зато на целых две буквы больше: я обслуживающая. Чем плохо звучит?

— Но это же не профессия. Мне, например, даже у себя дома убираться неохота.

— Вот видите! Значит, должен быть кто–то другой, кто этим займется. А мне доставляет удовольствие работать для других. В интернате меня прозвали вечной дежурной… — улыбнулась Астра.

— Вы и там мечтали именно о такой будущности?

— Мечты — слишком высокое слово. Все мы мечтаем стать артистками или врачами, а работаем потом продавщицами или счетоводами. Вы тоже, наверное, мечтали стать такой мудрой женщиной–сыщиком; какую недавно в кино показывали… Да нет, не то чтобы у меня не было выбора. Звали на курсы, но это значит — опять жить не дома. А я без моря не могу, задыхаюсь, если хоть разочек в день не пройдусь по дюнам… Никогда не понимала, чего люди так стремятся в город — какого счастья там ищут? Я свое счастье собираюсь найти здесь.