Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось

— Значит, вы согласны? — просиял Кундзиньш.

— Виктор, друг милый, не требуйте от меня такой жертвы, в этом храме кино мы ведь не найдем вашей диссертации, не так ли? Какой же смысл опять запираться в четырех стенах? Вы сегодня, если не ошибаюсь, еще не были у моря, а день воистину прекрасный… — Она посмотрела на Кундзиньша и почувствовала, что он ее даже толком не слушает. — В конце концов, дело ваше, но хоть объясните: почему, сколько мы знакомы, вы каждый вечер просиживаете в кино? Наверное, засыпаете через пять минут, признавайтесь!

— В Москве я просто не могу попасть. Приезжие раскупают все билеты.

— В Москве вы многого не можете, например — проводить время со мной… Впрочем, я не вешаюсь вам на шею — идите, забудьтесь от своих неприятностей… — Она вырвала свою руку и так решительно устремилась прочь, что едва не налетела на Гунту и Войткуса. — И вам я тоже посоветовала бы не терять времени зря!

Это ничем не оправданное извержение гнева на деле было первым шагом к капитуляции — разве ж она не понимала, что для некоторых людей после интенсивной умственной работы нужна разрядка, какую дает перенесение в другой мир? Сама она именно по этой причине и не ходила в кино: хотелось отключиться от повседневности, от привычки анализировать режиссуру, операторское мастерство и актерскую работу. В Кундзиньше Руту привлекала прежде всего та детская откровенность, которая граничит с простодушием и после перенасыщенной хитроумнейшими интригами атмосферы киномира позволяла полностью расслабиться. Вот и теперь ее тронула его растерянность, но сделать следующий шаг ей не хотелось — это означало бы полное поражение. И Рута удалилась.

У входа возникли неожиданные осложнения. Астру привел в смущение факт, что ученый с ее этажа, то есть в какой–то степени свой человек, почти три часа проторчит, как петух на насесте, на узкой скамейке, и за свои же деньги в придачу. Еще уснет и свалится… И девушка незамедлительно предложила Кундзиньшу свой стул, от которого он не менее энергично отказался.

Оставив Гунту у дверей, Войткус поднялся в царство киномеханика. Мужской разговор мог оказаться кратчайшим путем к откровенности.

Давыдов, может быть, на пару сантиметров уступал посетителю в росте, но выглядел куда более внушительно, заполняя своим торсом штангиста почти все пространство между проекторами и пирамидой коробок с частями фильма. Под черным кожаным пиджаком и облегающими черными брюками ощущался каждый мускул, каждое движение, и если глядеть сзади, можно было представить, что в полутемной будке орудовал светловолосый негр. Саша некоторое время наблюдал за механиком и, ничего не смысля в этом деле, все же решил, что парень — настоящий специалист: настолько целесообразным казалось каждое его движение. Наконец Давыдов повернулся и нелюбезно оглядел пришедшего.

— Пришел поглядеть, как возникает седьмое чудо света?

Голос был чуть хриплым, но в нем не чувствовалось никакого удивления — наверное, в деревне такие визиты являлись частью повседневного быта киномеханика. Это подтвердили последующие слова Олега:

— Не надейся — искусством здесь и не пахнет. Голая техника. И сверхчеловеческая выносливость. Хочешь или не хочешь — приходится смотреть, хотя самому уже нехорошо и руки так чешутся — перепутать части, как мы делали, когда я еще плавал. Знаешь, что в нашей профессии главное? Правильный фокус, или попросту — резкость. И, конечно, план.

— Он же от тебя не зависит, — охотно поддержал разговор Войткус. — Ты же сам картин не снимаешь. Показываешь, что дадут.

— Если бы я брал только то, что мне пытаются всучить, то давно положил бы зубы на полку, — и, доказывая противоположное, Давыдов широко улыбнулся. — Кассовые ленты хотят все. Но у каждого из нас есть свой трюк или, по–русски говоря, фокус.

— Ну, и каково же твое секретное оружие? — Парень нравился Войткусу все больше.

— Психология. Жаль, что это строго запрещено, а то я заменил бы половину названий — и в зале ступить было бы некуда. К зрителю надо относиться с уважением, тогда он охотно расстанется со своими копейками, да еще тебе спасибо скажет. Что важнее для ученого: время или деньги? Ну вот видишь! В «Магнолии» я всегда объявляю удлиненный сеанс, в конце концов документальные фильмы тоже надо людям показывать… Они начинают стонать: нет времени, работать надо. Разве я не понимаю? Но у меня тоже работа и кассовый план. И здесь вступает в действие закон математики насчет перемены мест слагаемых: не все ли равно, с какого конца удлинить сеанс? Важно, чтобы не уменьшалась сумма выручки. И вот я пускаю сперва художественный фильм, а потом оплаченный довесок. Кто спешит — может уходить, выход бесплатный. Ты и представить не можешь, как такая рационализация помогает жить! А в основе всего — психология.

— А если в зале не останется никого?

— Сэкономлю электроэнергию. За это тоже дают премию.

— И на полчаса раньше окажешься у дамы сердца… — улыбнулся Войткус, про себя решив, что с такими нарушениями он бороться не станет.

Давыдов и не подумал ни отрицать, ни протестовать против такого вмешательства в его частную жизнь. Скорее было похоже, что он чувствовал себя польщенным.

— «Чем плохо, пока мы молоды?» Астра утверждает, что латыши могут все на свете оправдать цитатами из своих песен. У каждого есть не только своя дайна, но и свой девиз.

— Сейчас ты станешь меня уверять в том, что такая жизнь как раз по тебе.

— Конечно. Когда я служил, то был без малого два года как привязан к своему кораблю. Зато теперь вижу мир вдвойне: и в натуре, и на экране. В фильмах путешествуют обвешанные фотоаппаратами пенсионеры, а я хочу видеть жизнь своими глазами, а не через объектив камеры. Успеет еще прийти время, когда не захочется больше вылезать из дому, и залогом семейного покоя будет телевизор…

— Выходит, с Астрой у тебя несерьезно… Жаль, другую такую девушку найти будет нелегко.

— Слушай, тебя Астра подослала, что ли? — наконец догадался спросить Давыдов. — Ты ее агент, признавайся!

От необходимости отвечать Войткуса спас голос Гунты:

— Эй, вы там, мужчины! Астра просила сказать, что через десять минут можно начинать. Продано тридцать два билета. Такую проворную девушку вижу впервые в жизни, прямо хоть куда! И хорошенькая…

Заметив, что лицо Давыдова становится все более мрачным, Войткус поспешил прервать восхищенные излияния Гунты:

— Хватит! А если я тебя сейчас спрошу, Олег, куда ты исчез прошлой ночью, то только по той причине, что в эту ночь у одного ученого пропала рукопись. И чтобы ты не думал, что мы явились сюда, чтобы разбираться в твоих любовных похождениях, открою еще один секрет: мы с нею, когда не находимся в отпуске, работаем оба в милиции. Ясно?