Владимир Кайяк - Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...

Он восхищался силой Науриса – левой рукой тот мог поднять двухпудовую гирю двадцать восемь раз подряд. Гиря стояла в саду за домом, Наурис был еще подростком, когда, сбросив рубашку, продемонстрировал: «Считай!» Мускулы перекатывались под кожей. Лицо сначала покраснело, затем стало бледным. Глаза застыли, словно стеклянные, и дух его как–будто воспарил далеко, если вообще дух был в этом теле, которое двигалось механически, как машина.

– Двадцать восемь!

Гиря с глухим стуком упала в траву.

– А ты?

– Я даже поднять не смогу.

– Попробуй!

– Не хочется.

– Попробуй, тебе говорят!

Винарт схватил двухпудовую гирю, но смог подтянуть только до груди.

– Бросай на землю, хиляк, еще грыжу заработаешь!

Наурис уже надел рубашку, вынул из кармана брюк две шоколадные конфеты – это всегда были самые лучшие: «Кара–Кум», «Южная ночь» или «Трюфели» – и самую помятую бросил Винарту, прицокивая: «Тцц! Тцц!» Винарту казалось, что он бросает с таким расчетом, чтобы конфету можно было поймать в воздухе лишь теоретически, практически же ее всегда приходилось поднимать с земли. Винарт уже несколько раз давал себе слово, что больше ни за что не станет поднимать конфеты, но во рту предательски набегала слюна и он убедил себя, что, поступив так, незаслуженно обидит Науриса. В школе они сидели за одной партой до восьмого класса, окончив который, Винарт пошел работать.

Если бы ему удалось победить хоть в одном виде спорта!

После уроков, когда собирались играть в футбол, из–за Науриса капитаны чуть до драки не доходили, а Винарта брали лишь в том случае, если, кроме него, не было никого другого – даже из младших классов. Как он тогда старался! К сожалению, чрезмерное старание обычно бывает непродуктивным – он запутывался в собственных ногах, и мячом сразу завладевал противник, или мяч с подачи летел совсем не туда, куда нужно. У него была весьма скромная мечта: играя вместе с Наурисом в нападении, забить несколько голов – хоть хитростью, хоть недозволенными приемами. Но они почти всегда оказывались противниками, и Наурис одним своим присутствием парализовывал его, а товарищи по команде позже говорили: «Блошиный король заодно с Наурисом!» Наурис же самодовольно смеялся и бросал ему конфеты: «Тцц! Тцц! Тцц!» Мало или много их было у него, но Винарту они доставались всегда. Блошиный король! Откуда только взялась эта блоха тогда! На уроке химии. Сидит себе на щеке. Он поймал и раздавил ее ногтем, а Наурис с отвращением отвернулся: «Блошиный король!» Винарт решил, что теперь все подумают: дом их полон блох, потому что мать работает дворничихой, а в другом домоуправлении еще моет лестницы и живут они в полуподвальной квартире–дворницкой. Квартира вообще–то была ничего, только темновата.

Мать рассказывала, что раньше было принято дворникам давать чаевые и дед в календаре отмечал все юбилейные даты жильцов, а в первый день Нового года у него обычно набирался полный карман серебряных латов, потому что он звонил в двери всех квартир подряд и говорил свое пожелание: «Счастливого Нового года, уважаемый господин!»

– Копченый окорок тогда стоил двадцать сантимов кило, а деревенское масло на рынке – один лат шестьдесят сантимов. Из довоенных жильцов осталась только Спулга, она одна еще поддерживает старый порядок и никогда меня не забывает.

Мать плакала, когда пришлось обменять дворницкую квартиру.

В старших классах Наурис начал лениться, и Винарт решил обогнать его в учебе. Он зубрил иностранный язык и готовил домашние задания прилежно, как никогда. Мать недоумевала – мальчишку не оторвать от учебников. Наурис по утрам и на переменах просил у него списать домашнее задание, но в конце четверти оказывалось, что у Науриса отметки все же лучше – ему достаточно было лишь чуть–чуть подтянуться, и пятерки сыпались сами собой: один раз прочел стихотворение – и уже помнил его наизусть, один раз перечитал новые иностранные слова – и уже знал их.

Улица была пуста, и шаги гулко отдавались в тишине. Тьма наступала со всех сторон, окна лишь кое–где светились. Во многих окнах мерцал голубоватый отсвет. Винарт пытался вспомнить, что же сегодня такое интересное показывают по телевидению – почти все смотрят.

Судя по запаху, Наурис пил коньяк.

– Вообще ты мне подложил свинью, – сказал Винарт. – Пока домой, пока обратно – целый час пропал!

– В другой раз носи деньги при себе!

– Ты поил его коньяком?

– Нет, водкой. Коньяку я дернул в Игавниеки, пока ожидал автобус.

– Надо было «голосовать».

– Не хотелось стоять с поднятой рукой, словно нищему. Мне нужно было выпить чего–нибудь, чтоб успокоиться. Хлороформ–то его не свалил! Полстакана выпил и вдруг словно захлебнулся. На губах выступила пена, взревел и кинулся вон. Я не сразу сообразил, что делать, ноги у меня словно одеревенели.

– Ты что, мало подмешал?

– Хлороформа? Скорее, у моего старика он выдохся от долгого хранения в шкафу. В водку я налил лошадиную дозу. Как быстро он бежал и как орал на бегу!

– Разве у хлороформа такой характерный вкус, что он не допил и побежал?

– Не знаю, – Наурис пожал плечами. – Узнать он меня не мог: мы виделись только один раз – он тогда делал нам камин. В таком случае он сказал бы, когда мы собрались пить. На закуску у меня была копченая салака. Я выложил на стол и развернул бумагу. «Эй, босс! – кричу. – Иди салаку жрать!» Слышу, скребет где–то за трубой. Чтоб быстрее сообразил, я звякнул стаканами. Прибежал сразу. Грязные руки потер о бока.

«Сухого или водки?»

«Лей, что покрепче!»

«Смотри, не нажрись, не сможешь работать».

«Лей, не жмись! Нечего звать, если жмотничаешь».

«На, лей в кишки!»

– Подожди меня здесь, я схожу за деньгами, – сказал Винарт. На него вдруг напала какая–то странная слабость, голова слегка кружилась, ноги подгибались. Только сейчас он начал соображать, что натворил – он нанял убийцу.

– Как он бежал и орал! У меня волосы встали дыбом! Ну, думаю, сейчас свалится, должен свалиться… Ни черта! Бежит под горку и орет без слов – как недорезанная скотина! Я прямо вспотел от страха: заберется в лес, ищи его потом там! Я за ним во весь дух, а револьвер тяжелый, болтается в кармане – когда поехал, на всякий случай взял из тайника. Хотел уже было бабахнуть в него, да вовремя опомнился – будет шум. Услышит какой–нибудь лесник, подумает, что браконьеры, и нагрянет потом. Возле речушки он споткнулся. Когда поднимался, я стукнул его рукояткой. Прямо по затылку – бац, бац – и готово. Он только как–то жалостливо просипел.

– Дальше ворот не ходи…

– Хорошо. Знаешь, закопать его я не смог. Тыкал лопатой и тут и там – везде такой грунт, что о яме нечего и думать. Оттащил в кустарник у заливчика, где никто не ходит, прикрыл хворостом.