Агата Кристи - Кривой домишко

— Мать, кажется, относится ко всему нормально?

— Это ее немножко задело. Ей не по нутру, что придется просить у своей дочери денег на постановку пьес. Не успеешь оглянуться, как она начнет допекать меня с постановкой «Эдит Томпсон».

— А ты что ответишь на это? Согласишься, чтобы ее успокоить?

София высвободилась из моих рук и откинула голову.

— Я скажу: НЕТ! Это отвратительная пьеса, и маме эта роль совершенно не подходит. Поставить такую пьесу означало бы просто выбросить деньги на ветер!

Я не смог удержаться от улыбки.

— Чему это ты улыбаешься? — подозрительно спросила София.

— Начинаю понимать, почему дед завещал деньги именно тебе. Яблочко от яблони недалеко падает, София.

В то время я очень сожалел о том, что Джозефина была лишена возможности участвовать во всех событиях. Уж она-то получила бы огромное удовольствие! Процесс выздоровления шел быстро, и ее возвращения ждали со дня на день, но тем не менее она пропустила еще одно важное событие.

Однажды утром, когда я, София и Бренда были в альпинарии, к парадному входу подъехала машина. Из нее вышли Тавенер и сержант Лэм. Они поднялись по ступенькам и скрылись в доме.

Бренда застыла на месте, уставившись на машину.

— Опять эти люди, — сказала она. — Они вернулись, а я-то думала, что они махнули на все рукой… я-то думала, что все уже позади.

Я увидел, как она вздрогнула всем телом.

Она присоединилась к нам минут за десять до этого. Кутаясь в шиншилловый жакет, она сказала:

— Вот, вышла пройтись и подышать свежим воздухом, иначе можно лишиться рассудка. Стоит мне выйти из ворот, как там уже поджидает какой-нибудь репортер и набрасывается на меня с вопросами. Чувствуешь себя как в осажденной крепости. Когда-нибудь будет этому конец?

София высказала предположение, что репортерам скоро все это надоест.

— Вы могли бы пользоваться машиной, — добавила она.

— Я же сказала, что мне необходимо совершать прогулки.

Неожиданно она резко спросила:

— Вы собираетесь уволить Лоренса, София? Почему?

София ответила спокойным тоном:

— В отношении обучения Юстаса у нас изменились планы. А Джозефина отправится в Швейцарию.

— Вы очень расстроили Лоренса. Он думает, что ему не доверяют.

София ничего не ответила. Именно в этот момент и прибыл Тавенер.

Поеживаясь от влажного осеннего воздуха, Бренда пробормотала:

— Что им надо? Зачем они приехали?

Я знал, зачем они приехали. Я ничего не сказал Софии о найденных в кубовой письмах, но мне было известно, что их уже передали в канцелярию главного прокурора.

Из дома показался Тавенер. Он пересек дорожку и газон, направляясь к нам. Бренду била дрожь.

— Что ему надо? Что он хочет? — нервно повторяла она.

Тавенер подошел к нам. Он заговорил отрывисто, официальным тоном:

— У меня имеется ордер на ваш арест, миссис Леонидис. Вы обвиняетесь в отравлении эзерином Аристида Леонидиса, совершенном 19 сентября сего года. Должен предупредить, что все сказанное вами может быть использовано в качестве доказательства в судебном процессе.

И тут Бренда потеряла самообладание. Она вскрикнула, прижалась ко мне. Она кричала:

— Нет, нет, нет, все это неправда! Чарльз, скажите им, что это неправда! Я этого не делала. Я ничего не знала об этом. Это заговор. Не давайте им увозить меня. Это неправда. Поверьте мне, это неправда… я ничего не сделала…

Это было ужасное зрелище. Я пытался успокоить ее, разжал ее пальцы, вцепившиеся в мой рукав. Сказал ей, что найду для нее адвоката… что она должна успокоиться… что адвокат сделает все, что нужно…

Тавенер осторожно взял ее под руку.

— Пойдемте, миссис Леонидис, — сказал он. — Вы не хотите надеть шляпку? Нет? Ну тогда поедемте, не заходя в дом.

Она отпрянула от него и уставилась ему в лицо огромными кошачьими глазами.

— А Лоренс?! — воскликнула она. — Что вы сделали с Лоренсом?

— Мистер Лоренс Браун тоже арестован, — ответил Тавенер.

И тогда Бренда сникла. Тело ее ослабло, она как будто даже стала меньше ростом. По лицу ручьями текли слезы. Еле передвигая ноги, она поплелась вместе с Тавенером через газон к машине. Я увидел, как из дома вышел Лоренс Браун в сопровождении сержанта Лэма. Все они сели в машину, и машина уехала.

Я глубоко вздохнул и обернулся к Софии. Она была очень бледна, на лице застыло страдальческое выражение.

— Как все это страшно, Чарльз, — еле слышно сказала она. — Страшно!

— Ты права.

— Ты должен раздобыть ей действительно первоклассного адвоката… самого лучшего. Она… она должна получить всю поддержку, какая только возможна.

— Трудно представить себе подобное, — сказал я. — Мне еще никогда не доводилось присутствовать при аресте.

— Да, да. И понятия не имеешь об этом, пока не увидишь собственными глазами.

Оба мы замолчали. Я вспомнил, какой безысходный ужас застыл в глазах Бренды. Мне показалось, что где-то уже видел подобное выражение лица. И неожиданно вспомнил, где именно это видел. Такое же выражение было у Магды Леонидис, когда я впервые приехал в нелепый домишко и она говорила о пьесе «Эдит Томпсон».

«И вдруг, — прошептала она тогда, — ужас… первобытный ужас».

Первобытный ужас… именно он был написан на лице Бренды. Бренда никогда не была борцом. Сомневаюсь, чтобы у нее вообще хватило выдержки совершить убийство. Но, возможно, она его и не совершала. Может быть, это сделал Лоренс Браун… у него явная мания преследования и весьма неустойчивая психика… может быть, это он перелил содержимое одного пузырька в другой — такой простой и легкий способ освободить любимую женщину!

— Итак, все кончено, — произнесла София. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Почему их арестовали сейчас? Я думала, что пока нет достаточных доказательств.

— Кое-какие доказательства всплыли на поверхность. Письма.

— Ты имеешь в виду письма, которые они писали друг другу?

— Да.

— Ну не глупо ли хранить такие вещи?

— Да уж, что правда, то правда. Глупо. Судя по опыту других, такая глупость всегда обходилась дорого. Стоит развернуть любую ежедневную газету, как сразу же натыкаешься на пример такой глупости — страсть к хранению письменного слова, письменных заверений в любви никогда еще не приводила ни к чему хорошему. Как ни жестоко это звучит, София, — сказал я, — но не стоит принимать все это близко к сердцу. В конце концов, разве не на такой исход мы все время надеялись? Именно так ты и сказала в тот первый вечер в «Марио». Ты сказала тогда, что все еще, возможно, будет в полном порядке, если только убийцей деда окажется тот, кому следует. Ведь ты тогда имела в виду Бренду? Бренду и Лоренса?

— Не напоминай мне об этом, Чарльз. Не заставляй меня стыдиться за себя.