Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора. Том 2

— Это мне известно. Но как же, по вашему, поступить?

— Караулить снаружи. Там, на Avenue Margeau, находятся меблированные комнаты мадам Арневиль. Посадите туда кого-нибудь, пусть по очереди караулят.

— Неужели же французское правительство наглые проделки шпионов оставит без внимания? — воскликнул барон, негодуя.

— Я ничего не могу вам сказать. Обратитесь к префекту.

— A propos! У меня к вам просьба. Пожалуйста, допросите свидетелей внизу, в конторе, а не у меня в номере.

Уходя, г. Легрен столкнулся с метрдотелем.

— Ждут ответа на письмо.

— Передайте, что ответ я пришлю, — ответил барон.

Прошло еще добрых полчаса, пока вернулся Канецкий.

Барон принялся молча наблюдать за тем, как Канецкий терпеливо перерезал бечевки пакетов и доставал револьверы, патроны и тонкую стальную сетку, нечто вроде мелкой кольчуги.

— Так как же? Идем или не идем? — спросил Канецкий.

— Придется пойти, хотя начальник полиции меня убеждал принять выжидательное положение.

— Брось. Я сейчас был в клубе журналистов. Там сотрудники кончали утренний репортаж. Все им рассказал и добавил, что в пять часов вечера барон со своим другом пойдут в атаку посольства. Каково!

Канецкий громко расхохотался.

— Да ведь это вызовет целый скандал в Париже, около посольства соберется миллион людей, tout Paris! [1] Весь Париж (фр.). (Прим. изд.).

— А ты как же думал? Я не без цели распространил о нашем намерении. Это прекрасная охрана, — возразил Канецкий. — А кстати, нам завтракать пора, поедем!

Канецкий заказал у Пайяра прекрасный завтрак.

Друзья были в радужном настроении.

У них созрел план смелый и решительный.

В душе барона было много отваги, едва сдерживаемой критикой разума.

Под влиянием Канецкого он был способен на рискованные предприятия.

— Как хочешь, а мы с тобой раздавим за здоровье будущей четы склянку редерера, — сказал Канецкий, нажав электрическую кнопку звонка.

— Принесите редерера, да льда побольше, — распорядился Канец-кий, увидав лакея.

На столе появилась роскошная серебряная ваза с бутылкой, покрытой салфеткой.

Канецкий сам налил плоские хрустальные вазочки и, чокнувшись с бароном, запел цыганский мотив:

Прочь мрачные думы, тревоги, печали Долой вы из сердца, долой!

Пусть будет светло там, как в этом кристалле Янтарная влага с веселой игрой…

Канецкий, выпив бокал, подошел к барону и поцеловал его.

— Ты, конечно, не понял песни. Ну, вот, я тебе переведу смысл ее. — И Канецкий принялся с пятого в десятое переводить слова цыганского напева.

Барон помолчал, его мысли витали где-то далеко.

— Пора по домам. Наше оружие в отеле, — как бы спохватившись, сказал барон.

Заплатив по счету, друзья вышли из ресторана.

Была нанята карета, в которой они направились к отелю «Континенталь».

Ямато неустанно следил за всяким движением барона.

Вокруг отеля и около ресторана Пайяра сновали ставленники этого японского шпиона.

Номер, который раньше занимал барон, был перерыт. Ямато на-дееяся найти там какие-нибудь отрывки корреспонденции барона, из которой было бы возможно сделать более или менее вероятное заключение о намерениях этого ненавистного ему человека.

Ямато ненавидел европейцев, всей душой сочувствовал панмонголистической пропаганде и во всяком белом видел врага своего отечества.

По выходе друзей из ресторана, Ямато выбежал из соседнего кафе и помчался вслед за ними другой карете.

Хризанта находилась в комнате, предназначенной в обыкновенное время для почетных гостей посольства.

Она сначала очень плакала, убивалась.

К ней подослали старуху, жену камердинера, отчасти для услуг, а вернее, чтобы немного развлечь и утешить принцессу.

С часа на час принцесса с нетерпением ожидала ответа та письмо. Но его не было.

Вдруг в коридоре послышались тяжеловесные шаги старика-камер-динера.

— Это к нам, — крикнула добродушная старушка, — это мой Жан несет, верно, письмо.

Старуха приотворила дверь.

— Ваше высочество, — сказал старик, — никакого ответа нет, а барон приказали сказать, что сами его пошлют.

— Удивительно! — воскликнула Хризанта, и на глазах ее показались слезы.

Но старуха принялась ее успокаивать.

— Вот, принцесса, вы говорили, что он убит, убит непременно, а вот оказывается, благодаря Богу, жив-живехонек и поклон шлет.

Принцесса улыбнулась сквозь слезы.

— Так, по-вашему, все обстоит благополучно? — наивно спросила Хризанта.

— Все устроится, дорогая моя красавица, и барон еще женится па вас и пировать вместе будем. Вы не плачьте, — добавила старушка, — я сейчас приду.

Принцесса осталась одна.

— Почему не пришел барон и ничего не написал? О, это не к добру, — размышляла принцесса. — Он ничего не делает необдуманно, видно, он не доверяет нашему послу.

Хризанта задумалась.

— А что, если и вправду они через мое посредство только хотели заманить барона сюда? Тут ничего нет невозможного. Этот Ямато, как оказывается, такой негодяй. Он на все способен.

Хризанта вздрогнула.

— Насколько я помню, Ямато что-то шепнул послу перед тем, как он предложил написать письмо барону. Да, да, это верно. Чего доброго, они действительно заманили барона, быть может, его убили, а я тут сижу и ничего не знаю. Ужасно, ужасно…

Хризанта снова разрыдалась.

Однако усталость взяла свое и она тихо уснула.

Через полчаса Хризанта проснулась.

Ей не спалось.

Подойдя к окну, она бросила грустный взгляд на авеню Марсо, по которому двигалась пестрая толпа.

— Вы проснулись! — воскликнула старуха, заглянув к Хризанте. — Я так и думала. Ну, как вы спали, дорогая?

— Плохо.

— Почему?

— Я видела скверный сон!

— Вам бы следовало помолиться о душе вашего брата, — сказала задумчиво старушка. — Со мной был такой случай. Умер дядя в Провансе, а я узнала об этом поздно и не отслужила панихиды. Вот он и явился ко мне, сердитый, и долго бранил. Даже прибить хотел… Я, как проснулась и вспомнила, что ведь, экая я грешница, не помолилась о нем. Сейчас же, милая, побежала в Notre Dame de Paris. С тех пор прошло много лет… да как сказать?.. лет двадцать, если не больше; а дядя больше не снится.

Хризанта слушала рассеянно, занятая посторонними мыслями.

— Вам бы, принцесса, следовало веночек у подножья траурного кресла положить.

— Да, милая! Я бы это сделала, но мне страшно и неловко. Я не люблю толпы.

— Милая принцесса, сейчас никого в кумирне нет; вы б пошли и по вашему обряду помолились.

— У меня нет белого платья, да и цветов негде достать.

— Давайте денег, я сбегаю за цветами; что касается платья, то сейчас передавали по телефону из «Гранд-Отеля», что вещи ваши послали сюда.