Колин Декстер - Панихида по усопшим

– Они нашли какого-то приятеля наверху этой башни, знаешь, прямо напротив…Но он не мог вспомнить, что там было напротив, и его голос затих, пока он медленно читал статью.

– Бедолага! – сказал он, наконец.

– Все мы бедолаги, – откликнулся другой.

Как известно, он редко как-то полноценно выражал свои мысли, и старик отстал от него, когда он, скрючившись в своей шинели, вытащил коробку с резанным табаком из одного из своих бездонных карманов и начал скручивать цигарку.

– Уф, тебя не было здесь, когда одного парня зарезали там же в прошлом году – когда это было? – после… Ах! Память меня подводит. Во всяком случае, несколько дней спустя тамошний пастор спрыгнул с этой чертовой башни! Подумать только.

Но было очевидно, что молодой человек не собирался думать в любом случае. Он облизал белую папиросную бумагу слева направо, повторил процесс и засунул крепко вылепленный цилиндрик между губ.

– Как его звали? Господи! Когда ты стареешь, твоя память… Как его звали? – Он снова вытер горлышко бутылки и передал ее. – Он был знаком с пастором. Я хотел бы вспомнить… Он как-то связывался с ним, иногда. Пользовался ночлегом, оставаясь в иногда доме священника. Как было его имя? Ты не помнишь его?

– Неа. Я не знаю, кто он был, а ты знаешь кто я?

– Он ходил на богослужения. Ха! – Он покачал головой, как будто отказывался верить в правдоподобность такого странного поведения, – ты когда-нибудь ходил в церковь?

– Я? Неа.

– Даже когда был подростком?

– Неа.

Броско одетый человек, с портфелем и зонтиком, прошел мимо них по дорожке от железнодорожной станции.

– Как насчет тарелки бобов и чашки чая, мистер? – Это было длинное предложение для молодого человека, но он сумел его выговорить на одном дыхании.

– Я не вижу его вообще в последнее время, – продолжал другой. – Если подумать, я не видел его с тех пор, как пастор покончил с собой… Ты был там, когда полицаи приходили в приют?

– Неа.

Старший мужчина бурно закашлялся и выплюнул комок желтоватой слизи на мостовую. Он чувствовал себя усталым и больным, и его мысли вернулись к дому, и надеждам его ранних лет…

– Верни газету, э-э! – сказал его компаньон.

Тонкие губы старшего мужчины теперь тихо насвистывали мелодию «Старики дома», и он наслаждался мелодией, как человек, для которого ценно лишь удовольствие настоящего времени, чему способствовал сентиментальный этап опьянения.

– Ва-а-ау… – внезапно он остановился, – лебединое что-то. Swanpole – вот что это было! Забавное прозвище. Я помню, мы привыкли называть его «Свонни». Ты его знал?

– Неа, – молодой человек аккуратно сложил «Оксфорд Мэйл» и воткнул ее в карман пиджака, – ты хреново выглядишь после этого кашля, – добавил он, на редкость четко произнося слова.

Старший мужчина кашлянул снова – с отвращением – и встал на ноги.

– Я думаю, мне пора. Ты идешь?

– Неа.

Бутылка уже опустела, но у человека, который остался сидеть на скамейке, были деньги в карманах, а потому, возможно, в его глазах отражался блеск удовлетворения. Но эти глаза были защищены от посторонних нелепой парой темных очков, и он, казалось, смотрел в противоположное направление, когда старик неустойчиво побрел прочь.

Сегодня было холоднее обычного, но человек на скамейке постепенно стал привыкать к этому. Это было первое, что он обнаружил. Через какое-то время ты привыкаешь не замечать холода: ты принимаешь это, и такое принятие формирует неожиданную изоляцию от холода – за исключением ног. Да, за исключением ног. Он встал и пошел по траве, чтобы посмотреть на надписи на каменном обелиске. Среди офицеров и рядовых, чьи поступки были на ней увековечены, он заметил странную фамилию молодого солдата, убитого мятежниками в Уганде в 1897 году: его имя было Смерть.

В 4.30 пополудни в пятницу на той же неделе, Рут Роулинсон завела свой велосипед через узкий проход и прислонила его к газонокосилке в сумраке сарая. Она взяла белый пакет с продуктами из «Сейнсбери» и вернулась к входной двери. «Оксфорд Мэйл» была в почтовом ящике, и она осторожно ее вытащила. Сегодня написано немного, но по-прежнему на первой странице:

Тело еще не опознано

Полиция до сих пор не установила личность покойного, найденного на крыше башни церкви Сент-Фрайдесвайд. Главный инспектор Морс сегодня повторил, что убитому было, вероятно, около сорока лет, и добавил, что он был одет в темно-серый костюм, белую рубашку и светло-голубой галстук. Того, кто может иметь любую информацию, просят связаться с Городской полицией «Сент-Олдейтс», Оксфорд, по телефону 49881. Запросы пока еще не установили какую-либо связь с еще нераскрытым убийством мистера Гарри Джозефса в той же церкви в прошлом году.

Тело Рут невольно дернулось, когда она прочитала статью. «Того, кто может иметь…» О Боже! У нее было достаточно информации, не так ли? Слишком много информации; и знание давило своим весом все сильнее на ее совесть. И был еще Морс, который сейчас ведет это дело.

Вставляя ключ в дверной замок, Рут поняла (опять), каким до тошноты предсказуемым будет диалог в ближайшие несколько минут.

– Это ты, Рути, дорогая?

– Да, мама. (Кто же еще, глупая старая ворона?)

– Принесли сегодня газету?

– Ты знаешь, что принесли. (Твои чуткие старые уши не пропустят и царапанье, скажешь не так?)

– Давай ее сюда, дорогая.

Рут поставила тяжелую сумку на кухонный стол, бросила свой плащ на стул и пошла в гостиную. Она наклонилась, слегка поцеловала мать в ледяную щеку, положила газету ей на колени и включила газовый обогреватель.

– Ты не должна совсем отключать его, ты знаешь, мама. На этой неделе было намного прохладнее, а тебе нужно тепло.

– Мы должны быть осторожны с расходами, дорогая.

(Не начинай снова!) Рут собрала все запасы своего терпения и дочерней почтительности.

– Ты закончила читать книгу?

– Да, дорогая. Очень остроумный роман. – Но ее внимание было приковано к вечерней газете. – Ничего нет больше об убийстве?

– Я не знаю. Я не знаю, было ли это убийство или что-то иное.

– Не будь ребенком, дорогая. – Ее глаза обратились к статье и она, казалось, прочитала ее с омерзительным удовольствием. – Этот человек, который приходил сюда, Рути – он возглавляет следствие.

– Что он знает?

– Он знает гораздо больше, чем сказал нам – попомни мои слова.

– Ты так думаешь?

Старуха в кресле мудро кивнула.

– Ты все еще можешь кое-чему поучиться у старой матери, знаешь ли.

– Интересно, чему?

– Ты помнишь того молодца – бродягу, – который убил Гарри Джозефса?

– Кто сказал, что это он убил…?

– Не надо сердиться, дорогая. И знаешь, что интересно. Ты по-прежнему хранишь все вырезки из газет, я знаю.