Джон Карр - Тот, кто шепчет

– Гарри Брук – отвратительное ничтожество, – сказала Барбара. – Он не умен. Где он мог почерпнуть идею того, что вы называете «искусным» убийством?

– Мадемуазель, – сказал профессор Риго с величественной мрачностью Наполеона, сосланного на остров Святой Елены. – Эту идею ему подал я. А меня натолкнул на нее инцидент, происшедший с графом Калиостро.

– Ну конечно… – прошептала Барбара.

– Мадемуазель, – с горячностью выпалил профессор Риго, начиная колотить ладонью по столу, – вы сделаете мне большое одолжение, если перестанете говорить «ну конечно» в самых неподходящих случаях. Не будете ли вы так добры, – Риго стучал по столу как одержимый, – и не объясните ли мне, что вы хотели сказать своим «ну конечно» и что вы вообще могли иметь в виду, говоря «ну конечно»!

– Простите меня! – Барбара беспомощно огляделась. – Я просто вспомнила, как вы говорили нам, что постоянно просвещали Гарри и рассказывали ему про преступления и оккультные науки…

– Но при чем здесь оккультизм? – спросил Майлс. – Перед вашим приходом сюда, доктор Фелл, наш друг Риго наговорил нам много непонятного. Он сказал, что Марион испугало то, что она услышала и почувствовала, а не увидела. Но ведь этого не могло быть.

– Почему? – спросил доктор Фелл.

– Ну, понимаете… Она должна была что-то увидеть! В конце концов, она ведь выстрелила в это…

– О нет, она не стреляла! – резко сказал доктор Фелл. Майлс и Барбара уставились друг на друга.

– Но выстрел, – настойчиво допытывался Майлс, – был все-таки произведен в этой комнате в ту минуту, когда мы все его услышали?

– О да.

– Тогда в кого же стреляли? В Марион?

– О нет, – ответил доктор Фелл.

Барбара успокаивающе положила руку на ладонь Майлса.

– Возможно, было бы лучше, – предложила она, – если бы мы позволили доктору Феллу придерживаться собственной манеры изложения.

– Да, – нервно подтвердил доктор Фелл и взглянул на Майлса. – Думаю, – он громко прочистил горло, – я немного озадачил вас, – добавил он с искренним раскаянием.

– Да, как ни странно.

– Да. Но я не собирался вас запутывать. Понимаете, я должен был бы с самого начала сообразить, что ваша сестра не могла сделать этот выстрел. Ее тело было расслаблено. Все оно было обмякшим, словно лишенным мускулов, что характерно для состояния шока. И тем не менее ее пальцы сжимали револьвер.

Но так не могло быть. Если бы она действительно выстрелила из него, перед тем как впала в транс, револьвер выскользнул бы у нее из руки под действием собственного веса. Сэр, это означает, что кто-то осторожно вложил револьвер в ее руку, чтобы представить все в неверном свете и направить нас по ложному следу.

Но я не сознавал этого, пока не начал сегодня в своей легкомысленной манере размышлять о жизни Калиостро. Я вспомнил различные моменты его карьеры. И в частности обряд его приема в некое тайное общество, проходивший в таверне «Голова короля» на Геррард-стрит.

Должен признаться, что я обожаю тайные общества. Но хочу отметить, что обряд вступления в них в XVIII веке не слишком походил на современные чаепития в Челтеме. Чтобы пройти такой обряд, требовалось мужество. Иногда вступавший в общество человек подвергался настоящей опасности. Когда глава ложи отдавал приказ подвергнуть неофита испытанию, которое могло кончиться смертью, тот никогда не был уверен, понимать ли этот приказ буквально или нет.

Давайте посмотрим!

Калиостро – с завязанными глазами, стоя на коленях – уже прошел несколько малоприятных испытаний. В конце концов ему объявили, что он должен доказать свою преданность обществу, даже если это грозит ему смертью. Ему вложили в руку пистолет и сказали, что тот заряжен. Ему велели поднести пистолет к виску и спустить курок.

Разумеется, Калиостро не сомневался – как не сомневался бы на его месте любой, – что это всего лишь розыгрыш. Он не сомневался, что спускает курок незаряженного пистолета. Но в ту растянувшуюся до бесконечности секунду, когда он нажимал на спуск…

Калиостро спустил курок. Но вместо щелчка раздался гром выстрела. Вспышка, парализующий ужас, ощущение вонзившейся в голову пули.

Разумеется, пистолет в его руке не был заряжен. Но в тот момент, когда он спустил курок, какой-то человек, державший у его уха другой пистолет, направленный чуть выше, произвел настоящий выстрел и резко провел стволом по его голове. Он до конца жизни не смог забыть мгновение, когда почувствовал – вернее, вообразил, что почувствовал, – как пуля впивается в его голову.

Как использовать эту идею для убийства? Убийства женщины с больным сердцем?

Вы пробираетесь в середине ночи в ее комнату. Чтобы не дать возможности вашей жертве закричать, вы затыкаете ей рот куском какой-то мягкой, не оставляющей следов материи. Вы приставляете ей к виску холодное дуло пистолета, незаряженного пистолета. И в течение нескольких минут, ужасных минут, которые кажутся бесконечными в глухие ночные часы, вы шепчете ей на ухо.

Вы объясняете, что собираетесь убить ее. Ваш еле слышный голос сообщает ей о том, что ее ждет. Она не видит второго пистолета, заряженного настоящими пулями.

В надлежащее время вы (следуя своему плану) производите из него выстрел, держа дуло возле головы, но на таком расстоянии, чтобы не осталось следов пороха. Затем вы вкладываете револьвер в руку жертвы. После ее смерти все решат, что она сама стреляла в какого-то воображаемого грабителя, злоумышленника или духа и что, кроме нее, в комнате никого не было.

Итак, вы продолжаете шептать в темноте, нагнетая ужас. Вы объясняете ей, что пробил ее смертный час. Вы чрезвычайно медленно взводите курок незаряженного револьвера. Она слышит звук возводимого, хорошо смазанного курка… все происходит медленно, очень медленно… затем звук становится более резким… курок уже взведен, а потом…

Выстрел!

Доктор Фелл ударил рукой по столу. И хотя раздался всего лишь стук, вызванный соприкосновением руки с деревом, трое его слушателей подскочили, словно увидев вспышку огня и услышав звук выстрела.

Побледневшая Барбара встала и отошла назад. Пламя стоявших на столе свеч дрожало и извивалось.

– Ничего себе! – закричал Майлс. – Черт побери!

– Прошу прощения. – Доктор Фелл звучно прочистил горло и с виноватым видом поправил очки на носу. – Я вовсе не стремился кого-то расстраивать. Но мне необходимо было объяснить вам, с какой дьявольской изобретательностью мы столкнулись.

Если жертвой являлась женщина со слабым сердцем, исход был предрешен. Простите меня, мой дорогой Хэммонд, но вы сами видели, что произошло с такой здоровой особой, как ваша сестра.

В наше время, согласитесь, никто не может похвастаться очень крепкими нервами; особенно сильно на нас воздействует грохот. Вы сказали, что ваша сестра не переносила бомбежки и ФАУ. Только нечто подобное могло по-настоящему испугать ее, так и случилось.