Джон Карр - Тот, кто шепчет

А я курил сигару и – как всегда, как всегда, как всегда, безумно интересуясь поведением людей – говорил себе: «Так-так!»

Дело в том, что эта молодая женщина с каждой минутой нравилась вам все больше и больше. В этом было что-то странное и даже немного мистическое. Ее одухотворенная красота, ее мягкие движения и прежде всего ее удивительная отчужденность…

Фей Ситон была леди в полном смысле слова, но было похоже, что она боялась показать это и предпочла бы скрыть. Она происходила из хорошей семьи, принадлежала к древнему обедневшему шотландскому роду, и это обстоятельство, когда мистер Брук узнал о нем, произвело на него сильное впечатление. Она не готовилась стать секретаршей, о нет, она готовила себя для какого-то другого поприща. – Профессор Риго хихикнул, буравя глазами свою аудиторию. – Но она была расторопной, деловитой, исполнительной и невозмутимой. Если требовался четвертый игрок в бридж или вечером, когда в доме зажигался свет и им хотелось, чтобы кто-нибудь спел и сыграл на рояле, она была к их услугам. Она была по-своему приветливой, хотя вела себя робко, даже как-то излишне скромно, и часто сидела глядя в пространство, а мысли ее блуждали где-то далеко. И вы раздраженно задавали себе вопрос: о чем думает эта девушка?

То жаркое, знойное лето!…

Наверное, я никогда не забуду его: казалось, сама вода в реке загустела и спеклась под палящим солнцем, а по ночам слышался стрекот сверчков.

Фей Ситон, умница, не злоупотребляла занятиями спортом – на самом деле это объяснялось тем, что у нее было слабое сердце. Я говорил вам о каменном мосте и разрушенной башне, которую Бруки использовали как кабинку для переодевания, когда отправлялись купаться. Она ходила на речку поплавать только один или два раза – высокая, стройная, изящная, убрав рыжие волосы под резиновую шапочку, – и оба раза ее подвигал на это Гарри Брук. Он катал ее на лодке, он водил ее в кино послушать, как господа Лорел и Гарди изъясняются на безупречном французском языке; он гулял с ней в опасно-романтических рощах междуречья Юра и Луары.

У меня не вызывало никакого сомнения, что Гарри в нее влюбится. Пусть это произошло не так скоропалительно, как в прелестном рассказе Анатоля Франса: «Я люблю вас! Как вас зовут?» – но тем не менее не заставило себя долго ждать.

Как– то вечером в июне Гарри пришел ко мне в номер в отеле «Гранд-монарх». Он никогда ничего не сказал бы своим родителям. Но он излил свои признания передо мной, возможно потому, что я сочувственно слушал его, покуривая сигару и лишь изредка вставляя какие-то замечания. Я уже приобщил его к чтению наших великих писателей-романтиков, развил в нем изощренный вкус и, наверное, в каком-то смысле подлил масла в огонь. Его родители были бы недовольны, знай они об этом.

В тот вечер он сначала просто стоял у окна, поигрывая пузырьком с чернилами, пока не опрокинул его. Но в конце концов он выпалил то, о чем пришел мне рассказать.

«Я схожу по ней с ума, – заявил он. – Я попросил ее стать моей женой».

«И что же?» – спросил я.

«Она мне отказала!»

Гарри почти кричал, и у меня мелькнула мысль – говорю это совершенно серьезно, – что он собирается выброситься из открытого окна.

Должен признаться: я был поражен. Я имею в виду, что меня удивило его сообщение, а не какое-либо проявление терзавших его любовных мук. Потому что я готов был поклясться, что Фей Ситон влекло к этому молодому человеку. Я мог бы в этом поклясться, хотя трудно было что-либо прочесть в ее загадочном лице с миндалевидными голубыми глазами, избегающими смотреть прямо на вас; трудно было преодолеть ее неуловимую душевную отчужденность.

«Возможно, вы вели себя неподобающим образом».

«Я ничего не смыслю в таких вещах, – сказал Гарри, стуча кулаком по столу, на который он опрокинул пузырек с чернилами. – Но вчера вечером я гулял с ней по берегу реки. Светила луна…»

«Понимаю».

«И я сказал Фей, что люблю ее. Я целовал ее губы и шею…»

«А! Это важно!»

«…пока окончательно не потерял голову. Потом я попросил ее стать моей женой. Она так побледнела, что в лунном свете стала похожа на привидение. Она закричала: „Нет, нет, нет!“ – будто мои слова привели ее в ужас. Через секунду она бросилась бежать к разрушенной башне и укрылась в ее тени. Профессор Риго, все время, пока я целовал Фей, она оставалась застывшей, точно статуя. Должен сказать, что от этого мне было очень не по себе. Хотя я понимаю, что недостоин ее. Я последовал за ней по высокой траве к башне и спросил, любит ли она другого. Она издала что-то вроде стона и сказала: „Нет, конечно нет“. Я спросил, нравлюсь ли я ей, и она призналась, что это так. Тогда я сказал, что не оставляю надежды. И я действительно не оставляю надежды».

Все это Гарри Брук поведал мне, стоя, у окна в моем номере. Его рассказ тем более озадачил меня, что совершенно очевидно, эта молодая женщина, Фей Ситон, была женщиной в полном смысле слова. Я стал утешать Гарри. Сказал ему, что он должен набраться мужества и что, если он поведет себя тактично, то, без сомнения, сможет завоевать ее.

И он действительно завоевал ее. Не прошло и грех недель, а Гарри уже торжествующе сообщил мне и своим родителям, что они с Фей Ситон помолвлены.

Лично я не думаю, что папа Брук и мама Брук были в восторге.

Замечу, что не могло быть никаких возражений против его женитьбы на этой девушке. Ни против самой девушки, ни против ее семьи, предков или репутации. Нет! Она подходила ему с любой точки зрения. Вероятно, она была на три или четыре года старше Гарри, но что из этого? Возможно, пана Брук, будучи британцем, смутно полагал, что для его сына унизительно жениться на девушке, которая впервые появилась в их доме в качестве служащей. И эта женитьба была столь скоропалительной. Она застала их врасплох. Но их по-настоящему удовлетворила бы только титулованная миллионерша, да и то когда-нибудь позже – когда сыночку стукнет лет тридцать пять или сорок.

Между тем что они могли сказать ему, кроме слов «Да благословит тебя Господь»?

Мама Брук, по лицу которой струились слезы, держалась мужественно. Папа Брук стал вести себя с сыном как мужчина с мужчиной, с грубоватой сердечностью, словно Гарри внезапно, за одну ночь повзрослел. В промежутках папа и мама шептали друг другу: «Не сомневаюсь, что все будет хорошо!» – точно находились на похоронах и строили предположения относительно того, куда попадет душа покойного.

Но, заметьте, прошу вас, что теперь и папа и мама уже наслаждались всем этим. Смирившись с тем, что женитьба сына неизбежна, они начали извлекать удовольствие из происходящего. Так оно обычно и бывает в семьях, а Бруки были людьми самыми заурядными. Папа Брук предвкушал, как его сын еще усердней займется кожевенным бизнесом и еще больше прославит «Пеллетье и К°». В конце концов, новобрачные должны были поселиться либо в их доме, либо достаточно близко от него. Это было замечательно. В этом была лирика. Это напоминало пастораль. А потом… трагедия.