Джон Карр - Табакерка императора

Тут, как обычно, последовала напряженная пауза. Хобби сэра Мориса – его коллекция служила мишенью для острот в семье, признававшей, однако, что среди разного хлама там попадаются просто чудесные вещицы.

Помещалась коллекция у него в кабинете, в просторной комнате во втором этаже окнами на улицу. Вечерами он засиживался допоздна с лупой в руке над своими сокровищами. Ева и Нед в недоброе старое время несколько раз смотрели из спальни на незанавешенное окно напротив, на старика, запомнившегося ей славным лицом, и на застекленные горки вдоль стен.

О том времени не было сказано ни слова. Для семейства Лоуз никакого Неда Этвуда словно бы никогда и не существовало. Правда, сэр Морис как-то коснулся было этой темы, но тотчас перешел на другое, бросив на Еву странный взгляд, значение которого осталось ей неясно.

А к концу июля Тоби уже сделал ей предложение. Ева сама не отдавала себе отчета в том, как серьезно она на него рассчитывала; насколько она истомилась по тихой пристани; до чего ей хотелось открыто улыбаться и веселиться без оглядки на людской приговор. На Тоби вполне можно положиться. Правда, иной раз он обращался с нею совсем как с хрустальной вазой, но это – как ни странно – вызывало в ней только удвоенную нежность.

В Ла Банделетте был тогда простенький ресторанчик под названием «Лесной», где ужин подавали на открытом воздухе под сенью разубранных китайскими фонариками деревьев. Ева в тот вечер была особенно хороша в жемчужно-сером платье, оттенявшем ее нежно-розовый румянец. Напротив нее сидел Тоби, беспокойно поигрывал ножом и на сей раз ничуть не пыжился.

– Ну вот, – прямо приступил он к делу. – Я знаю, что недостоин вас (тут Нед Этвуд просто держался бы за бока!), но я очень вас люблю и надеюсь, что вы будете со мной счастливы.

– Привет, Ева, – произнес чей-то голос у нее за спиной. На одну страшную долю секунды ей почудилось, будто голос принадлежит Неду Этвуду.

Правда, это оказался не он, но все же один из его дружков. Вот уж не ожидала она встретить кого-нибудь из них в «Лесном». Как правило, в разгар сезона они ужинают в половине одиннадцатого, а потом отправляются в казино, где и просиживают ночь напролет, ловко играя по маленькой. Ева опознала осклабленное лицо, но имени не припомнила.

– Станцуем? – томным голосом предложил господин Безымянный.

– Спасибо. Я сегодня не танцую.

– О, виноват, – бормотнул Безымянный и ретировался. Она, кажется, вспомнила, где они встречались; ей даже почудилось, что он смеется ей в лицо.

– Это ваш друг? – спросил Тоби.

– Нет, – ответила Ева. Оркестр снова заиграл, на сей раз вальс, модный в позапрошлом сезоне. – Друг моего бывшего супруга.

Тоби откашлялся. Возможно, он романтически идеализировал Еву и сочинил для себя образ какой-то небывалой женщины, но ее последние слова кольнули его, как булавкой. Прежде они почти не говорили о Неде Этвуде, точнее, Ева так и не сказала Тоби правды. Просто объяснила, что они с Недом не сошлись характерами. «А вообще он очень милый», – и эта легкая реплика долго терзала флегматичную душу Тоби жесточайшей ревностью.

Он откашлялся в десятый раз.

– Ну, а по другому вопросу… – выговорил он наконец. – Относительно предложения… Если вам нужно время подумать…

Оркестр нагнал на Еву мрачные воспоминания.

– Я… Я ведь понимаю, что не стою вас, – продолжал Тоби, вертя в руке нож. – Но если б вы хоть намекнули, будет ли ответ положительный или отрицательный, да или нет…

Ева через стол протянула к нему руки.

– Да, – сказала она, – да, да, да!

Секунд десять Тоби не мог выдавить ни звука. Он облизал губы. Он взял ее руки в свои так осторожно, словно прикасался к хрустальной вазе; потом, спохватившись, что на них смотрят, тотчас их отдернул. Благоговение в его взгляде смутило и даже обескуражило Еву. На секунду она усомнилась в том, знает ли Тоби Лоуз хоть что-нибудь о женщинах.

– Ну? – сказала она.

Тоби долго вникал в ее замечание.

– По-моему, надо еще выпить, – заключил он. И покачал головой, задумчиво и ошеломленно. – Знаете, сегодня самый счастливый день в моей жизни.

В последний день июля они объявили о своей помолвке.

Две недели спустя в баре Плаза Нед Этвуд узнал эту новость от только что приехавшего в Нью-Йорк приятеля. Несколько минут он сидел как пришибленный и безжалостно вертел ножку рюмки. Потом встал, вышел из бара и заказал каюту на «Нормандии» на послезавтрашний рейс.

А над одной виллой по рю дез Анж, нежданно-негаданно для всех троих, уже собрались черные тучи.

Было четверть первого ночи, когда Нед Этвуд свернул с бульвара Казино на рю дез Анж.

Дальний луч маяка прорезал небо. Дневной зной спал и напоминал о себе лишь жаром раскаленного асфальта. Ла Банделетта затихла. Немногие курортники, оставшиеся на мертвый сезон, торчали в казино, играя до рассвета.

Поэтому никто не видел молодого красавца в ворсистом темном костюме и мягкой шляпе, слегка помедлившего, прежде чем свернуть на рю дез Анж. Зубы его были плотно сжаты, а глаза остекленели так, будто он совершенно пьян. Но в ту ночь, по крайней мере, Нед не прикасался к спиртному. Его пьянили чувства.

Ева до сих пор его любит; вот в чем он себя убедил.

Он дал маху (и теперь ругал себя за это), во всеуслышание похваляясь сегодня вечером на террасе «Замка», будто Еве никуда от него не деться. Зря он это. Надо бы явиться в Ла Банделетту тихо, незаметно, вот так, как он идет сейчас по рю дез Анж с ключом от Евиной виллы в руке.

Вилла Мирамар, где жила Ева, была средняя по левой стороне улицы. Приблизясь к ней, Нед невольно оглянулся на дом напротив. Как и Мирамар, вилла Лоузов представляла собой просторную постройку из белого камня под ярко-красной черепичной крышей и стояла тоже чуть в глубине улицы за высокой стеной с решетчатыми железными воротами.

Увидел Нед как раз то, что и ожидал увидеть. В первом этаже – темно. Во втором этаже – темно, кроме двух светящихся окон в кабинете сэра Мориса. Стальные ставни не закрыты, шторы не задернуты.

– Порядок! – громко сказал Нед и всеми легкими вдохнул душистый прибрежный воздух.

Хотя вряд ли он мог опасаться, что старик его услышит, все же он старался не производить лишнего шума. Он тихонько открыл ворота в стене, которой была обнесена вилла Евы, и заспешил по тропке к парадной двери. Он вставил в замок ключ, оставшийся ему от более светлых, во всяком случае, более бурных дней, снова глубоко вздохнул, помолился про себя языческим богам и двинулся вперед согласно своему плану.

Спит Ева или нет? Темные окна виллы Мирамар ровным счетом ничего не означали. У Евы всегда была кошмарная привычка непременно зашторивать все окна, как только стемнеет.