Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево

Маунтклеменс одобрительно кивнул.

— Я бы не хотел, чтобы об этом судачили в пресс-клубе все кому не лень, — сказал Квиллер. Маунтклеменс согласился с ним. — Мне кажется, что сейчас я вижу всё, что меня окружает, более ясно.

Маунтклеменс понял.

— Иногда мне кажется, я предчувствую, что должно произойти, и мне удается оказаться в нужном месте в нужное время. Подчас это пугает.

— Као Ко Кун может то же самое.

Сверху до них донеслось утробное воркование, кот поднялся, напряженно изогнул спину, широко зевнул и спрыгнул на пол с бархатистым глухим стуком.

— Взгляните на него, — сказал критик. — Через три-четыре минуты зазвенит дверной звонок: это будет посыльный, доставляющий почту. В данный момент мальчик едет на велосипеде в двух кварталах отсюда, но Као Ко Кун уже знает об этом.

Кот прошёл через гостиную в холл и остановился, словно ожидая чего-то, на верхней ступеньке лестницы. Через несколько минут прозвенел звонок.

Маунтклеменс попросил Квиллера:

— Не откажите в любезности, принесите сюда газеты. Кот любит читать их, пока новости ещё свежие. А я пока схожу за салатом.

Сдержанно проявляя свой интерес к происходящему, кот сидел на верхней ступеньке лестницы, в то время как Квиллер спустился, чтобы поднять газеты, брошенные на крыльцо.

— Положите газету на пол, — инструктировал его Маунтклеменс, — и Као Ко Кун прочитает заголовок.

Кот немедленно приступил к процедуре чтения. Его нос вздрагивал от нетерпения. Его усы дважды поднялись и опустились. Он склонил голову поближе к сенсационному заголовку, напечатанному шрифтом двухдюймовой высоты, и коснулся носом каждой буквы, выводя слова: «НЕЧАВХС АЦЙИБУ ЙИШДЕШСАМУС».

Квиллер поинтересовался:

— Он всегда читает задом наперёд?

— Он читает справа налево, — объяснил Маунтклеменс — Надеюсь, вы любите салат?

Это был великолепный салат, на редкость изысканный и в меру острый. Затем подошла очередь шоколадного десерта, и Квиллер почувствовал себя в полной гармонии с миром, в котором художественный критик умеет готовить, как шеф-повар парижского ресторана, а кот умеет читать.

Позже, когда они пили в гостиной кофе по-турецки из маленьких чашечек, Маунтклеменс поинтересовался:

— Как вам нравится ваша новая работа?

— Я встречаюсь со многими интересными людьми.

— К сожалению, художники в этом городе обладают в большей степени индивидуальностью, нежели талантом.

— Этот Кэл Галопей — интересная личность.

— Он шарлатан, — сказал Маунтклеменс. — Его полотна пригодны разве что для рекламы шампуней. Его декоративной жене лучше бы держать язык за зубами, но, увы, для неё сие равнозначно подвигу. А этот его парень — прислуга или протеже, можно назвать его как угодно, — который имеет наглость в двадцать один год претендовать на ретроспективную выставку своих работ! Вы уже знакомы с другими представителями нашей богемы?

— Эрл Ламбрет, мне кажется, что он…

— О, это жалкий тип. Абсолютно никаких способностей, однако надеется достичь звезд, держась за тесемки передника своей жены. Его первым и пока единственным достижением была женитьба на художнице. Как он ухитрился вскружить голову такой привлекательной женщине, для меня тайна за семью печатями.

— Да, она действительно красавица, — согласился Квиллер.

— И отличный художник, хотя ей ещё надо поучиться смешивать краски. Она сделала несколько набросков Као Ко Куна, сумев ухватить всю его таинственность, волшебство, своенравие, независимость, игривость, дикость и преданность — и всё это в одной паре глаз.

— С миссис Ламбрет я познакомился во время прошлого уикенда на бале в «Кисти и резце».

— Где резвились стареющие подростки, разодетые в маскарадные костюмы?

— Это был бал в честь Дня святого Валентина. Все были наряжены в костюмы великих любовников прошлого. Первый приз завоевала женщина, скульптор по имени Батчи Болтон. Вы знаете её?

— Да, — ответил критик, — и хорошее воспитание удерживает меня от того, чтобы сделать какие-нибудь пояснения. Я полагаю, леди Даксбери также была там, одетая в соболиный мех и шляпку в стиле Гейнсборо?

Квиллер достал свою трубку и принялся раскуривать. Као Ко Кун вошёл в комнату и приступил к исполнению послеобеденного ритуала. В состоянии полной сосредоточенности он обвел длинным розовым языком мордочку, затем хорошенько облизал правую лапу и использовал её для мытья правого уха. Поменяв лапы, он в точности повторил процедуру с левым ухом. Один раз прошелся по усам, затем по скуле, дважды — по глазу, один раз по бровям, раз по уху и по затылку.

Маунтклеменс сказал Квиллеру:

— Вы можете поздравить себя. Когда кот умывается в вашем присутствии, это значит, что он принял вас в свой мир… Где вы поселились?

— Я собираюсь как можно скорее найти меблированную комнату или квартиру, любую, лишь бы поскорее убраться из гостиницы, покрытой пластиком.

— Внизу у меня есть свободная квартира, — сказал Маунтклеменс. — Маленькая, но подходящая и довольно неплохо меблированная. Там есть газовый камин и кое—какие второразрядные импрессионисты. Плата будет незначительной. Мне нужно, чтобы в доме кто—то жил. Я много путешествую, составляю каталоги выставок. Работаю в экспертных комиссиях и, при моем сомнительном окружении, рад был бы знать, что в моё отсутствие фасад дома светится признаками жизни. Мне кажется, это неплохая идея.

— Я бы хотел взглянуть.

— Несмотря на распространенный слух о том, что я чудовище, — сказал Маунтклеменс самым дружелюбным тоном, — едва ли вы сочтете меня плохим домовладельцем. Вы знаете, что меня ненавидят все, я представляю себе, что молва описывает меня как негодяя, взращенного самим Вельзевулом, да ещё и с претензией на художественный вкус Друзей у меня совсем нет, никаких родственников тоже, за исключением сестры, живущей в Милуоки, которая, впрочем, отреклась от меня. Я что-то вроде отверженного.

Квиллер сделал своей трубкой понимающий жест.

— Критик не может позволить себе близко сходиться с художниками, — продолжал Маунтклеменс. — А когда вы держитесь особняком, то неизбежно вызываете к себе чувство зависти и ненависти. Все друзья, какие у меня есть, находятся сейчас в этой комнате, и не надо больше мне никого. Моя единственная цель — владеть и наслаждаться предметами искусства. Я никогда не могу остановиться, я никогда не удовлетворен. Разрешите показать вам мое последнее приобретение. Вы знаете, что Ренуар писал оконные занавески только в один период своей творческой деятельности? — Критик подался вперед и понизил голос какое-то особенное, приподнятое выражение появилось на его лице. — У меня есть два полотна кисти Ренуара, изображающие оконные занавески.