Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево

— Маунтклеменс мог убить твоего мужа?

Зоя беспомощно посмотрела на него:

— Не знаю. Просто не знаю. Он не сделал бы столь решительного шага, чтобы получить меня. В этом я уверена! Он не был способен на такую страстную любовь. Но он мог бы пойти на это, чтобы получить меня в придачу ко второй половине Гиротто.

«Неплохая компенсация за убийство», — подумал Квиллер.

Вслух он заметил:

— Маунтклеменс питал страсть к искусству.

— Только как к форме богатства. Чтобы собирать и копить. Он не делился тем, чем владел. Он даже не хотел, чтобы люди знали о его невероятных сокровищах.

— На какие деньги он приобретал всё это? Определенно не за гонорары, получаемые в «Прибое».

Зоя оставила его вопрос без ответа. Она, казалось, вжалась в стул.

— Я устала. Я хочу домой.

— Сейчас я вызову такси.

— Спасибо за то, что понял меня.

— Я польщён твоим доверием.

Зоя прикусила губу:

— Я могу признаться: когда Эрла убили, моей реакцией был скорее страх, чем печаль, — я боялась Маунтклеменса и того, что произойдет дальше. Теперь, когда страха нет, я могу только радоваться.

Квиллер провожал взглядом исчезающее в темноте такси с Зоей. Его интересовало, подозревала ли она Маунтклеменса с самого начала. Был ли критик одним из врагов Эрла, одним из тех «важных» людей, о которых она побоялась сообщить полиции? С другой стороны, зачем такому человеку, как Маунтклеменс, которому было что терять в жизни, идти на риск и убивать только для того, чтобы получить женщину и ценное полотно? Квиллер терялся в догадках.

Потом его мысли вернулись к обезьяне, водруженной на камин в его комнате. Что будет с ней сейчас? Вместе с рисунками Рембрандта и Ван Гога обезьяна Гиротто отправится к этой женщине из Милуоки, которая вряд ли сможет оценить её значимость. По всей вероятности, она возненавидит эту безобразную вещь. Как легко было бы…

Мысль начала оформляться: «Сохранить её… Ничего не сказать… Отдать её Зое…»

Он вернулся в комнату, чтобы ещё раз взглянуть на обезьяну. На камине перед холстом, как часовой, сидел Као Ко Кун, укоризненно глядя на Квиллера.

— Ладно, твоя взяла, — сказал репортёр. — Я сообщу об этом полиции.

В четверг утром Квиллер позвонил Лоджу Кендалу в пресс-центр главного управления полиции.

— Я собрал кое-какую информацию по Ламбрету и Маунтклеменсу. Почему бы тебе не пригласить парней, расследующих эти убийства, на обед в клуб?

— Давай перенесём это на ужин. У Хеймса и Войцека ночная смена.

— Как ты думаешь, захотят ли они обсуждать это дело?

— О, несомненно. Особенно Хеймс. Хоть он и производит впечатление разгильдяя, голова у него работает, как компьютер.

— Я приеду в клуб пораньше и закажу столик наверху, где потише, — предложил Квиллер. — В шесть часов подойдёт?

— Давай на шесть пятнадцать. Я не обещаю, но попытаюсь доставить их туда.

Квиллер записал «шесть пятнадцать» на своем настольном календаре и нехотя подумал о том, что пора садиться за работу. Он заточил несколько карандашей, очистил поднос для скрепок, наполнил баночку для клея, привел в порядок груду бумаг: Потом достал черновик интервью с Батчи Болтон и снова убрал его. Не стоит торопиться: фотолаборатория ещё не сделала снимки. Без особых усилий он нашёл веские причины для того, чтобы отложить большую часть других незаконченных работ.

У него не было настроения работать. Он был слишком занят размышлениями о том, как «Дневной прибой» отреагирует на то, что один из её сотрудников оказался убийцей.

Квиллер представил себе смущение редактора, если полиция навесит убийство Ламбрета на Маунтклеменса. Было нетрудно вообразить и то, как другие газеты поизгаляются, пронюхав об этой скандальной истории… Хотя вряд ли. Газетчики скорее всего просто дадут отчёт о расследовании и не позволят себе насмешки по адресу редакции.

Квиллеру нравился Маунтклеменс. Этот человек был замечательным хозяином, умным писателем, бессовестным эгоистом, почитателем котов, бесстрашным критиком, скрягой, когда дело касалось электрических лампочек, сентиментальным по отношению к старым домам и вообще непредсказуемым человеческим существом. Он мог быть кратким сегодня и общительным завтра, как в ту ночь, когда он услышал об убийстве Ламбрета.

Репортёр посмотрел на свой календарь. До шести пятнадцати не было назначено никаких встреч. Шесть пятнадцать — час, когда для Эрла Ламбрета остановилось время. Шесть пятнадцать? Квиллер почувствовал покалывание в усах. Шесть пятнадцать! Тогда у Маунтклеменса есть алиби!

В двадцать минут седьмого прибыли полицейский репортёр и двое из отдела по расследованию убийств — Хеймс, очень дружелюбный, и Войцек, очень деловой.

— Это твой кот умеет читать? — спросил Хеймс

— Он умеет не только читать, — ответил Квиллер. — Он умеет читать задом наперёд, и не смейтесь. Я пошлю его в школу ФБР, когда подрастёт, и, возможно, он получит там работу.

— У него будет всё хорошо. Коты рождены для того, чтобы совать нос в чужие дела. У моих детей есть кот, который лезет везде. Он стал бы прекрасным копом или хорошим репортёром. — Хеймс просмотрел меню. — До того как я сделаю заказ, — кто платит за ужин? «Прибой»? Или мы, низкооплачиваемые стражи общественного порядка?

— Кендал сказал нам, что ты хочешь поговорить об убийствах, — перешёл к делу Войцек, обращаясь к Квиллеру.

— Я собрал несколько фактов. Хотите услышать всё сейчас или сначала сделаете заказ?

— Давай послушаем.

— Отлично. Вот что я хочу сообщить. Вдова Ламбрета, кажется, очень доверяет мне, и она рассказала кое-что интересное. А кое-что я и сам нашел в квартире Маунтклеменса.

— Что ты там делал?

— Искал игрушку Коко. Это старый носок, заполненный высушенной мятой. Он бесился, потому что не мог найти его.

— Наш кот тоже без ума от кошачьей мяты, — заметил Хеймс.

— Это не кошачья мята. Это свежая мята, которую Маунтклеменс выращивал в горшках на подоконнике.

— Одно и то же, — сказал Хеймс. — Кошачья мята тоже из семейства мятных.

— Итак, что же ты нашёл, кроме игрушки? — спросил Войцек.

— Картину, которая изображает обезьяну, звонящую в колокол. Я позвонил миссис Ламбрет, она приехала и сразу узнала полотно.

— Чем же эта обезьяна примечательна?

— Она имеет отношение к картине с балериной работы Гиротто в галерее Ламбретов.

— Моя жена купила похожую за пятнадцать долларов, — вставил Хеймс.

— Гиротто написал много балерин, — пояснил Квиллер. — Его репродукции очень популярны. Но эта картина уникальна. Холст был разорван, и две части проданы отдельно. Ламбрет владел половиной с подписью Гиротто и охотился за другой половиной, на которой изображена обезьяна. Сложенные вместе и восстановленные, они будут стоить сто пятьдесят тысяч долларов.