Гарольд Шехтер - Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

Когда не приходится корпеть над учебниками или горбатиться по дому, я провожу свои самые светозарные часы, заканчивая „Проклятие ведьмы". Вчера была первая генеральная репетиция. Мы устроили ее в спальне Вирджинии, чтобы она тоже могла посмотреть. Вообще все прошло нормально, хотя Мэй как аршин проглотила, когда ей надо было падать в обморок. Она, видите ли, боится наставить себе синяков, поэтому осторожненько ложится на пол, будто реверанс делает. Все же я связываю большие надежды со своей оперной трагедией. Я закончила ребус для секретного шифра, как вы и предлагали, и теперь большой специалист по части составления таких штук.

Доктор Фаррагут – просто молодчина. Приходит каждый день, и они с Вирджинией капитально идут на поправку. Когда она сказала ему, что выросла в Балтиморе, он страшно разволновался. Кажется, доктор Фаррагут учился там медицине. Мэй считает его великим весельчаком, потому что он всегда развлекает ее своими глупыми шутками вроде той про человека, который пошел гулять, когда дождь лил в три ручья. Мэй как раз пила воду, когда он ее рассказывал, и так засмеялась, что у нее вода из носа потекла, и тут уж пришла моя очередь веселиться. Эта дура так на меня разозлилась, что уковыляла в свою комнату.

Лиззи, вылитый наш ангел и миротворец, стала умолять, чтобы я пошла к Мэй и попросила у нее прощенья. Я наотрез отказалась. Но, когда стемнело, я решила, что нехорошо дуться друг на друга на ночь глядя, и пошла к ней мириться. Мэй сидела на полу со своим „ларчиком" и играла маленьким золотым ключом, который вы уже наверняка нашли в конверте. Само собой, я сгорала от любопытства, где она его взяла. Сначала она не хотела рассказывать, боялась, что я отниму. Но в конце концов я заставила эту дуреху выложить все.

Помните, когда мы ехали домой из Бостона, Мэй сказала, что оставила рисунок с ангелом у ванны, где утонула бедняжка Эльзи? Так вот, когда она ставила рисунок, то заметила этот золотой ключик, он лежал на полу под ванной, и Мэй решила взять его на память. Глупая, так и недодумалась, что это точно от часов дядюшки Сэмюеля. Наверно, свалился с цепочки, когда поднялась вся эта кутерьма.

В конце концов я смошенничала и дала ей за ключ несколько пенни, чтобы она купила себе пикулей, которые теперь все соседские девчонки грызут. Я понимаю, вы жутко заняты, но, если найдется минутка, было бы чудненько, если б вы занесли ключик дядюшке Сэмюелю. Он, наверно, его уже обыскался.

Надеюсь, вы с успехом ищете медицинскую шкатулку доктора Фаррагута.

Ваш друг, Луи Элкотт».

Читатель легко догадается, что я испытал огромное облегчение, прочтя послание Луи. Сначала, узнав, что миссис Рэндалл получила для меня письмо из Конкорда, я испугался, что у Вирджинии случился новый кризис. Теперь я увидел, что все наоборот. Здоровье моей дорогой жены явно намного улучшилось, да и все семейство Элкоттов вернулось к более или менее нормальной жизни.

И все же я с болью сознавал, что, учитывая общее состояние Сестрички, ситуация может измениться в любой момент и у жены может произойти новый и, возможно, еще более ужасный приступ. Поиски мои от этого становились ничуть не менее срочными.

Когда я положил письмо на столик, на глаза мне снова попался золотой ключик от часов. В это мгновение у меня мелькнула смутная, полуоформившаяся мысль – собственно, о чем? Тщетно пытался я призвать ускользающую мысль и в конце концов оставил свои усилия.

Взглянув на собственные часы, я увидел, что еще нет четырех. У меня оставалось вполне достаточно времени исполнить поручение Луи. Кроме того, у меня была еще одна причина повидаться с ее дядюшкой, мистером Мэем – причина, непосредственно связанная с моей миссией.

Взяв ключик со стола, я бережно опустил его в жилетный карман и вышел из комнаты.

Через двадцать минут я сидел на диване в гостиной мистера Сэмюеля Мэя. Помимо других примет, указывавших на утонченный вкус хозяина, в комнате было много книг, рисунков, ваз с цветами и красивое фортепьяно. В камине ярко горел веселый огонь. Вообще в гостиной царила исключительно гостеприимная атмосфера, полностью соответствовавшая дружелюбному характеру пожилого хозяина, который, сидя напротив в голландском кресле с круглой спинкой, пристально глядел на меня поразительно голубыми глазами.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как я пришел. Оправившись от первого удивления, мистер Мэй пригласил меня в гостиную и стал с живым интересом расспрашивать о сестре и племянницах. Заверив его, что в Хиллсаиде все в порядке, я намеренно смутно объяснил, что вернулся в Бостон по поручению, связанному с состоянием здоровья жены. Затем я учтиво осведомился у мистера Мэя о его жене, которую так потрясла трагедия, произошедшая в их доме.

– Бедная София, – со вздохом ответил он. – После случившегося у нее совершенно расшатались нервы. Даже ступить не хочет в спальню – думает, что там привидение. Вы ведь знаете, она была очень привязана к этой девушке. Ну, а похороны, разумеется, все только усугубили. Просто сердце разрывалось, особенно после того как появилась мать этого молодого выродка.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– А вы не слышали? – сказал мистер Мэй. – Мать Мак-Магона – парня, который совершил это гнусное дело. Она пришла на кладбище как раз в тот момент, когда мы опускали гроб с телом бедняжки Эльзи в землю. Стала размахивать руками как безумная и кричать, какой невинной овечкой был ее Джесси, что он и мухи не обидел. Что это мы убийцы, потому что из-за нас погиб ее мальчик. Вы представляете?

Опершись рукой о спинку кресла, величественный старик приподнялся и, порывшись в кармане брюк, вытащил необъятных размеров носовой платок. Затем, вновь опустившись в кресло, он, громко хрюкнув, высморкался, исследовал содержимое платка, сунул его обратно и продолжал так:

– В конце концов, в этом нет ничего удивительного. Я уже такое видал. Какой-нибудь скот совершает ужасное преступление, а его мамаша твердит, что это не его вина, что это мог сделать кто угодно, только не ее дражайший сынок. И не важно, какое он чудовище. Что ж, сдается мне, даже мать Нерона считала его самым кротким существом на свете.

Хотя мистер Мэй мог выбрать пример и поубедительнее, по сути с ним трудно было не согласиться. И все же – вольно или невольно – его рассказ обеспокоил меня, поскольку, если читатель помнит, я сам терзался сомнениями относительно виновности молодого Мак-Магона.

– Сожалею о том, что происходит с вашей женой, – заметил я.

– Бедняжка, она просто безутешна, – сказал мистер Мэй. – Слава Богу, что существует опий – единственное, что приносит ей хоть какое-то облегчение. Остальное не помогает. Я постоянно говорю ей, что Эльзи теперь покоится с миром, но это ни на йоту не меняет дела. Что с вами, По?