Гарольд Шехтер - Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

Наутро меня встретил исключительно сумрачный день. За окном бесконечный дождь накрапывал из угрюмо нависшей над городскими крышами завесы туч. Глядя на стекающие по стеклу струйки, я попытался разобраться в своих чувствах, снова, после стольких лет, оказавшись в Бостоне.

По правде говоря, в эмоциях моих царила полная неразбериха. Учитывая, что это место моего рождения, я не мог смотреть на Бостон без определенной симпатии. В юности я прожил здесь недолгое время после внезапного ухода из Виргинского университета. Здесь я напечатал первый сборник стихов «Тамерлан и другие стихотворения».

Однако, несмотря на все эти в высшей степени приятные воспоминания, моя привязанность к Бостону значительно поостыла за последние годы. Подобной перемене способствовали сразу несколько факторов. Не последнее место среди них занимал нестерпимый душок интеллектуального превосходства, исходивший от наиболее видных литературных персон города, которые вели себя так, словно Бостон – интеллектуальный центр Солнечной системы, и третировали писателей из других уголков страны, относясь к ним, включая меня, крайне снисходительно.

Кроме того, я испытывал глубокое презрение к ворчливому мистическому пустословию так называемых новоанглийских трансценденталистов. Самым почитаемым членом этого в высшей степени напыщенного племени был мистер Бронсон Элкотт собственной персоной. В различных критических статьях, опубликованных в «Бродвейских ведомостях», а также в других изданиях, я в значительной мере подверг критике псевдофилософские изречения этого джентльмена как одну из наиболее смехотворных разновидностей витиеватой зауми. Моя неприязнь к Элкотту и его демагогически разглагольствующим друзьям, большинство которых обосновалось в Бостоне и его окрестностях, еще сильнее ослабила мою связь с этой частью мира.

Отогнав от себя эти малоприятные мысли, я быстро совершил утренние омовения, оделся и вышел из комнаты. Подойдя к соседней спальне, я тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Шторы на окнах были еще задернуты, и сквозь обволакивающий комнату полумрак я различил на постели очертания своей дорогой жены. Судя по негромкому ритмичному звуку ее дыхания, она еще крепко спала. Так же неслышно прикрыв дверь, я на цыпочках прошел по коридору к лестнице.

Когда я спускался, ноздрей моих коснулся тонкий аромат кофе. Следуя за соблазнительным благоуханием, я прошел в столовую, где меня встретила служанка миссис Рэндалл – похожая на бабушку седая женщина, назвавшаяся Салли.

– Миссис Рэндалл любит поспать, – доложила она. – Но она попросила меня подать вам и вашей жене все, что вы пожелаете, если вы подниметесь рано.

Объяснив, что жена еще отдыхает, но сам я не отказался бы от завтрака, я занял место за обеденным столом, на котором добрая женщина расставила передо мной еду – несколько недоваренные яйца, холодную, нарезанную тонкими ломтиками телятину, сыр, хлеб, масло и крепкий горячий кофе со сливками. Хорошенько отведав снеди – настолько, что брюки стали жать мне в области живота, – я поблагодарил Салли и с тяжелым вздохом поднялся из-за стола.

– Миссис Рэндалл говорит, чтобы вы располагались как дома, – заявила Салли, приступая к мытью посуды. – Библиотека там, дальше. Оглядитесь и устраивайтесь поудобнее.

Последовав в направлении, указанном престарелой служанкой, я скоро очутился в просторной, роскошно убранной библиотеке. Как, к сожалению, часто случается в домах зажиточных американцев, помещение отнюдь не отличалось декоративным изяществом. По контрасту с Англией, где подлинное благородство скорее избегает кичливости, наша одержимая деньгами нация судит обо всем исключительно по стоимости. В результате жилища наших нуворишей, как правило, битком набиты невероятно дорогими предметами обстановки, основное назначение которых – не радовать глаз, а трубить о благосостоянии их хозяина.

Библиотека Рэндаллов оказалась тому плачевным подтверждением, оформленная в вульгарном, псевдоелизаветинском стиле – с кессонированным потолком, обшитыми дубом стенами и камином в обрамлении витых колонн и буйных завитков. Сама по себе обстановка – кресла, похожие скорее на троны, столики в стиле рококо, книжные полки на высоких цоколях – была мрачной, массивной и невыразимо уродливой. Дополнял общее неприятное впечатление расстеленный на полу огромный синий ковер, изукрашенный белыми единорогами, рыцарями в серебряных доспехах верхом на вставших на дыбы боевых конях и златокудрыми коленопреклоненными девами. Одно его присутствие было более чем достаточным свидетельством серьезных изъянов в эстетических вкусах хозяина.

Тем более удивительным для меня, после обследования стеллажей, занимавших три из четырех стен комнаты, оказалось впечатляющее разнообразие расставленных на них томов. Как я узнал от Барнума, покойный мистер Рэндалл сколотил состояние, занимаясь торговлей. Будучи воспитан одним из членов этого филистерского племени, я твердо знал, что большинство людей, посвятивших себя торгашеству, гордится, что чтение их составляют преимущественно гроссбухи. Казалось, мистер Рэндалл – достойное восхищения исключение из этого правила, ибо если обстановка его библиотеки и указывала на определенную склонность к вульгарному и показному, то содержимое книжных полок свидетельствовало о чем-то совершенно противоположном, а именно о том, что это был тонко чувствующий человек с проницательным умом и широким кругом интересов.

Помимо книг, которые вполне можно было увидеть у делового человека – «Путь к изобилию» доктора Франклина или, к примеру, «Астория, или Забавная история о некоем предприятии по ту сторону Скалистых гор» Ирвинга, – собрание Рэндалла охватывало все основные области литературы и искусства, истории и географии, философии и науки. К своему великому удовлетворению, я обнаружил среди них и экземпляр своих «Гротесков и арабесок». Присутствие этой книги лишь утвердило мое впечатление об исключительном вкусе и кругозоре мистера Рэндалла.

Когда я продолжил изучать библиотеку, мое особое внимание привлек один из томов. Он тем более бросался в глаза, что корешок его слегка выступал, как будто хозяин книги, воспользовавшись ею, в спешке поставил ее на место. Это был экземпляр «Древней Америки, или Исследования о происхождении, природе и разрушении древней цивилизации Западного полушария». Автором ее был известный профессор Готтфрид фон Мёллер. Я написал восхищенную рецензию на предыдущую книгу того же автора, «Историю финикийской миграции», где он пытается установить тождество племен, исконно населявших Северную Америку, с древними финикийцами и израильтянами. Хотя доводы Мёллера в конечном счете не убедили меня, огромное впечатление произвела его обширная эрудиция, слегка подпорченная разве что чересчур тяжеловесным стилем. Любопытствуя, каково же последнее произведение этого крайне оригинального (пусть и стилистически несовершенного) автора, я потянулся и взял книгу с полки.