Лилиан Браун - Кот, который играл в слова

– А знаете, чего недостает этой комнате? – задал он риторический вопрос. – Ей недостает сиамского кота на диване.

– Вы серьезно? – удивился Квиллер. – Хотите, чтобы я принес Коко?

– О нет! – запротестовал Банзен. – Не надо нервозных котов! Они не годятся для интерьерных съемок.

– Коко вовсе не нервозный, – вступился Квиллер. – Он в сто раз спокойнее тебя.

– И лучше смотрится, – добавил Дэвид.

– И сообразительнее, – присовокупил Квиллер.

Банзен с мрачным видом воздел руки ввысь, и через несколько минут Коко прибыл на съемку, – на шкурке его ещё виднелись полоски, оставленные щёткой при недавнем вычесывании.

Квиллер поместил кота на сиденье дивана, повернул его к фотографу, согнул одну из бархатных передних лапок, придав Коко позу высокомерной непринужденности, и фотогенично изогнул ему шелковистый коричневый хвост. Во время всей этой процедуры Коко громко мурлыкал.

– И он вот так, не двигаясь, и будет лежать? – спросил Банзен.

– Конечно будет, если я скажу.

Квиллер в последний раз пригладил Коко шкурку и отступил, сказав:

– Место! Там – место!

Коко спокойно поднялся, спрыгнул на пол и вышел из комнаты, задрав хвост, выражая им свое безразличие.

– Он спокойный, что и говорить! – съязвил Банзен. – Спокойнейший кот из всех, каких я встречал.

Покуда фотограф заканчивал съемку, Коко играл у Дэвида в гардеробной висячими бусинами и с братским интересом обнюхивал тигровое покрывало. Меж тем Дэвид готовил ему какое-то угощение.

– Только остатки цыплячьего кэрри, – объяснил дизайнер Квиллеру. – Юши прошлой ночью загрустил и « сверкстатно » призвал на помощь восьмилетнего мальчика.

– Юши – это тот, кто готовит закуски для ваших вечеринок? Он великий повар.

– Он – художник, – мягко сказал Дэвид. Дэвид налил Квиллеру имбирного пива, а Банзену – шотландского виски.

– Не хочет ли кто, – предложил фотограф, – посидеть нынче вечером в пресс-клубе? Моя жена задаёт вечеринку стайке девиц, и меня до полуночи вышибли из дому.

– Я бы и рад к вам присоединиться, но у меня назначено свидание, – ответил Дэвид. – Может быть, в другой раз. Мне хочется осмотреть этот клуб внутри. Говорят, там воочию явлены все достоинства средневековой тюремной крепости.

Два газетчика явились в бар пресс-клуба, и Банзен выхлестал двойное мартини, пока Квиллер приканчивал томатный сок.

– Не такой уж дурной день, в конце-то концов, – констатировал Квиллер, – хоть и начался хуже некуда.

– Он ещё не кончился, – напомнил ему фотограф.

– Этот Дэвид Лайк – вот уж тип, а?

– Не знаю, что и думать об этой его спальне, – вращая глазами, ответил Банзен.

– Понимаешь, – насупился Квиллер, – он малый покладистый, но кое-что в нём меня коробит, он делает ужасно едкие замечания о своих друзьях. И думаешь, они его раскусили? Ничего подобного. Каждый считает его замечательным парнем.

– С хорошей внешностью и деньгами можно избежать наказания даже за убийство.

В следующем раунде питья Квиллер спросил:

– А помнишь слух о скандале в Тейтовом семействе лет пятнадцать-двадцать назад?

– Пятнадцать лет назад я ещё в шарики играл. Квиллер фукнул себе в усы:

– Ты, верно, был единственным игроком в шарики с запашком винной стойки. – Он поманил к себе бармена: – Бруно, не припомните ли скандал, в который впуталась семья Джорджа Вернига Тейта с Тёплой Топи?

Бармен с видом знатока покачал головой:

– Нет, не помню ничего подобного. Случись что-нибудь вроде этого, уж я бы знал. Память у меня как у жирафа.

Наконец газетчики перешли за стол и заказали по телячьей отбивной с косточкой.

– Хвостик не доедай, – предупредил Квиллер. – Дома угощу им Коко.

– Вот и отдай-ка ему свой собственный хвостик, – возразил Банзен. – Не поделюсь я своей отбивной с перекормленным котом. Ему живется лучше моего.

– Привязь то, что надо. Перед уходом я привязал Коко на балконе. Но пришлось покрепче и поплотнее застегнуть шлейку – или он вырвется на свободу. Одно быстрое сальто и хитроумное движение когтей – и поминай как звали! Не кот, а Гудини какой-то. – Имелись и другие сведения о способностях Коко, которые Квиллер хотел было поведать Банзену, но всё же решил воздержаться.

После отбивных появился яблочный пирог а-ля мод, вслед за которым Квиллер приступил к кофе, а Банзен – к бренди.

– Я беспокоюсь насчёт Натали, – раскуривая трубку, начал Квиллер, – и насчёт того, с чего бы ей нас нынче не впускать. Это усложняет всё нойтоновское дело. Рассуди, что можно извлечь из такого вот набора фактов: Натали берёт развод по причинам, по меньшей мере, неубедительным хоть мы и знаем эту историю только из уст мужа. Я нахожу серёжку в квартире, которую Гарри Нойтон предназначил для деловых приёмов. Я обнаруживаю также, что он знает миссис Тейт. Затем она умирает, а он поспешно покидает страну. В то же самое время похищены Тейтовы нефриты, после чего и он собирается уехать из города. Ну как, по—твоему?

– По-моему, янки получат призовое знамя на состязаниях!

– Ты готов! – определил Квиллер. – Пошли ко мне пить чёрный кофе. Тогда ты, может быть, и протрезвеешь достаточно, чтобы доехать домой к полуночи.

Банзен не обнаруживал намерения подняться.

– Мне надо забрать кота с балкона – вдруг пойдёт дождь, – убеждал его Квиллер. – Двигаем! Возьмём твою машину, а править буду я.

– Да могу я править! – возмутился Банзен,

Трезв как стеклышко.

– Тогда вынь эту вот солонку из нагрудного кармана, и потопали!

Квиллер правил, Банзен пел. Когда доехали до «Виллы Веранда», фотограф открыл, что резонанс в лифте улучшает его вокальное мастерство.

– Ох, не тер-р-р-плю я вставать по утр-р-рам!

– Заткнись! Кота напугаешь!

– Он не из пугливых. Он ххладнокррровный ккот, – ответил Банзен. – Насстоящий хладнокотный крров!

Квиллер отпер дверь в квартиру пятнадцать и тронул выключатель, залив гостиную светом.

– Где этот ххладнокот? Х-хчу взглянуть на этого ххладнокровного к-кта!

– Я впущу его, – ответил Квиллер. – Лучше сядь, пока не свалился! Давай-ка в это зелёное кресло с подголовником. Удобнее не бывает!

Фотограф плюхнулся в зелёное кресло, а Квиллер открыл балконную дверь. Шагнул в ночь. И меньше чем через секунду – вернулся.

– Он пропал! Коко пропал!

Двенадцатифутовый нейлоновый шнур был привязан к ручке балконной двери. Укрепленная на его конце голубая кожаная шлейка с ремешком и ошейником, застёгнутым на последнюю дырочку, валялась на бетонном полу, образуя цифру восемь.

– Кто-то уккрал этого ххладнокровного к-та. – изрёк фотограф, важно восседая в зелёном кресле с подголовником.

– Не насмехайся! – рявкнул на него Квиллер. – Меня это тревожит. Пойду позвоню управляющему.