Альфред Мейсон - Дом стрелы

– Движений! – резко повторил Ано. Казалось, будто черты его лица заострились вместе с голосом. – Это слово не слишком нам поможет. Двигается процессия. Двигается стул, если я толкаю его. Двигается моя рука, если я зажму ею рот, чтобы сдержать крик. Не это ли движение вы имели в виду, мадемуазель?

– Боюсь, что да. – Энн закрыла лицо руками. – Я не понимала этого, пока вы сегодня утром не заговорили о том, как могли использовать стрелу. О, я никогда себе не прощу! Я стояла и слушала в темноте, а в это время, на расстоянии всего нескольких ярдов, мадам убивали! – Она убрала ладони от лица и ударила кулаком по колену. – Мадам кричала хриплым резким голосом, который мы так хорошо знали: «Ты останешься без гроша в кармане!» – и дико захохотала, а потом раздался этот звук, как будто ей зажали рот. Голос мадам перешел в бормотанье, и наступила тишина, а затем другой голос четко прошептал. «Так-то лучше». И все это время я только стояла…

– Что вы сделали, услышав этот шепот? – прервал Ано. – Отвечайте!

Энн Апкотт вскинула голову. Слезы ручьем текли по ее лицу.

– Повернулась, вышла и закрыла за собой дверь, – тихо отозвалась она. – А потом побежала.

– Побежали? Куда?

– Наверх, в свою комнату.

– И вы не подняли тревогу и никого не разбудили? Убежали к себе и спрятались под одеялом, как младенец? Ну-ну, мадемуазель! – Ано саркастически усмехнулся. – А чей шепот вы слышали так четко? Незнакомца, о котором говорили сегодня утром в библиотеке?

– Нет, мосье. Я не знаю. Голоса, пониженные до шепота, похожи друг на друга.

– Но вы должны были его узнать, иначе не стали бы просто убегать и прятаться. Никто бы так не поступил.

– Я подумала, что это Жанна Воден.

Ано вновь откинулся на спинку стула, глядя на девушку с испугом и недоверием. Джим Фробишер стоял позади него, сгорая со стыда. Трудно было придумать более нелепую уловку. Если Энн подумала, что в спальне Жанна Боден, зачем было бежать со всех ног?

– Ну-ну, мадемуазель, – снова сказал Ано. Его голос внезапно стал мягким, почти умоляющим. – Вы не заставите меня в это поверить.

Энн Апкотт беспомощно поверглась к Бетти:

– Вот видишь!

– Да, – кивнула Бетти и быстро поднялась. – Подождите! – Прежде чем кто-нибудь успел ее задержать, она побежала к долгу.

Джиму показалось, что Ано собирался остановить ее, но передумал. Сделав быстрое движение, он застыл, наблюдая с непроницаемым лицом за Бетти, бегущей по широкой лужайке среди роз.

– Мальчишеское проворство и девичья грация! – заметил он, обращаясь к Фробишеру. – Приятное зрелище, не так ли? Мелькают длинные стройные ножки, тело словно парит в воздухе!

Взбежав по каменным ступенькам, Бетти скрылась в доме. Ано наблюдал за прикрытыми ставнями окнами с напряжением, не слишком соответствующим его легкомысленному тону. Вскоре Бетти вновь появилась на ступеньках с большим конвертом в руке и быстро присоединилась к остальным.

– Мы пытались скрыть это от вас, мосье, – заговорила она без гнева, но с глубоким сожалением в голосе. – Я – вчера, а Энн – сегодня, так же как в течение многих лет мы скрывали это от всего Дижона. Но сейчас это бесполезно. – Достав из конверта кабинетную фотокарточку, Бетти протянула ее Ано. – Это портрет мадам во время ее брака с моим дядей.

Фотография изображала стройную женщину с прямой осанкой, чье лицо, повернутое в три четверти, свидетельствовало о силе духа. Это было лицо женщины с печальным взглядом и мягким ртом, явно перенесшей немало невзгод, но сохранившей своеобразное чувство юмора, заметное даже на небольшом снимке.

– Я бы хотел с ней познакомиться! – воскликнул Джим Фробишер, глядя через плечо Ано.

– Да, – кивнул Ано. – Она была надежным спутником.

Бетти вынула из конверта другую фотографию.

– А это, мосье, та же женщина год тому назад.

Смотря на второй снимок, сделанный в Монте-Карло, было трудно поверить, что он изображает ту же самую женщину, настолько велики были трагические изменения, происшедшие с ней за эти десять лет. Ано держал фотографии рядом друг с другом. Изящество и юмор исчезли бесследно – фигура расползлась, лицо огрубело и отяжелело, щеки стали дряблыми, губы обвислыми, а взгляд злобным. Это была мрачная картина распада личности.

– Нам лучше быть точными, мадемуазель, – мягко произнес Ано, – хотя фотографии достаточно ясно повествуют о происшедшем. Последние годы жизни мадам Харлоу сильно пила?

– Да, после смерти дяди, – кивнула Бетти. – Как вы, вероятно, уже знаете, до брака с ним ее жизнь была печальной и одинокой. Но у нее оставалась мечта, помогавшая ей жить дальше. А когда Саймон Харлоу умер… – Она оборвала фразу.

– Конечно, мадемуазель, – отозвался Ано. – мосье Фробишеру и мне с тех пор, как мы занялись этим делом, было известно, что здесь кроется какой-то секрет. Мы знали это еще до того, как столкнулись с вашей вчерашней сдержанностью и с сегодняшними недомолвками мадемуазель Апкотт. Ваберский, должно быть, тоже знал о чем-то, что вы не хотели бы предавать огласке, прежде чем угрожать вашим лондонским поверенным и выдвинуть обвинение против вас.

– Да, знал не только он, но и врачи и преданные слуги. Мы делали все, чтобы сохранить наш секрет, но никогда не могли быть уверены, что нам это удалось.

Лицо Ано расплылось в дружелюбной улыбке.

– Ну, теперь мы можем в этом убедиться, – заметил он.

Обе девушки и Джим уставились на него.

– Как? – недоверчиво воскликнули они.

Ано просиял и развел руками. Артист, как сказал бы он сам, или шарлатан, как выразился бы Джим Фробишер, одержал над ним верх, подготовив эффектный помер.

– Ответьте мне на один простой вопрос, – заговорил он. – Кто-нибудь из вас, дамы, получал анонимные письма, где затрагивалась эта тема?

Вопрос застиг врасплох обеих девушек, но они сразу же поняли его смысл. Автор анонимных писем рано или поздно использовал в своих целях все секреты города – все, кроме секрета деградации миссис Харлоу.

– Нет, – ответила Бетти. – Я никогда не получала таких писем.

– И я тоже, – добавила Энн.

– Значит, ваш секрет все еще сохранен, – заявил Ано.

– Да, но на какое время? – быстро спросила Бетти.

Ано промолчал. Он не мог ничего обещать, не погрешив против своего кредо.

– Мы с Энн старались изо всех сил, – печально вздохнула Бетти, давая обоим мужчинам понять, какую нелегкую жизнь она и Энн вели в Мезон-Гренель. – Но мало что могли сделать. У нас ведь не было никакой власти. Мы обе зависели от щедрости мадам, хотя едва ли кто-нибудь мог быть добрее ее, когда у нее не было… приступов. К тому же мешала слишком большая разница в возрасте. Мадам пила в одиночестве в своей спальне и выходила из себя, если кто-нибудь вмешивался. Она бы просто вышвырнула нас на улицу. Если мадам нуждалась в помощи, то могла позвонить сиделке, что она иногда и делала – правда, очень редко.