Татьяна Степанова - Все оттенки черного

— Я кое-что действительно знаю с его слов, — Александра Модестовна колебалась, как поступить. — Но поймите, я ней привыкла передавать вздорные сплетни. Костя все это так болезненно переносит…

—Александра Модестовна, так отчего же Константин так резко порвал со своим отчимом? — сухо спросил Караулов, они дожали источник информации до нужной кондиции — еще минута, и умная, сообразительная вдова художника, правильно оценив ситуацию, расскажет им правду или же… то, что она захочет представить им под видом правды.

— Насколько я знаю… Насколько он мне говорил… — Она все еще колебалась. — Ну, одним словом, это был грязный, растленный тип, извращенец, понимаете? Внешне очень респектабельный, а внутри… Костя, ведь с Лерой после смерти, матери были еще детьми. Отчим их усыновил. Вроде бы сделал благое дело, однако… Вы меня извините, молодые люди, но я не верю в благородство и благотворительность мужчин, не в обиду вам будет сказано. Так вот, Константин рассказывал мне, что сначала он ничего такого за отчимом не замечал. Ну, мальчишка же наивный, откуда? А потом, уже будучи студентом, однажды случайно наткнулся среди вещей отчима на фотоальбом. Тогда только-только появились «Полароиды», отчим из зарубежной поездки привез этот фотоаппарат. Ну, и якобы на фотографиях он и Лера были запечатлены в позах, о смысле которых нетрудно догадаться. Он пользовался тем, что она слабоумная, ненормальная, и заставлял… Ну, одним словом, принуждал девочку к разному свинству и непотребству. — Александра Модестовна смерила Колосова взглядом, и тот почувствовал, что его словно иголкой кольнули. — Во избежание беременности этот эротист хренов принуждал ее к отношениям в извращенной форме, заставляя… Ну, да вы не маленькие мальчики, коли в такой организации служите. Не мне, женщине, вам этот содом расшифровывать. Костя сказал мне, что снимки эти — представляете, этот извращенец все это еще и «Полароидом» снимал, чтобы потом на досуге втихаря любоваться! — поразили его как удар грома. Ну птенец же он совсем был, чистый, двадцатилетний неискушенный студиозус, не то что нынешние занюханные подзаборники… — Вдова перевела дух. Колосова заинтересовала ее манера небрежного сквернословия — он и не думал, что услышит нечто подобное перлу «хренов эротист» из уст этой рафинированной, холеной пожилой дамы.

— Значит, вступившись за сестру, он и порвал с отчимом? — нетерпеливо вмешался Караулов. — А почему же в прокуратуру на него не заявил?

— В прокуратуру? — Александра Модестовна озадаченно хмыкнула, словно сама мысль о таком поступке казалась ей невероятной. — Ну, Константин тогда уже учился на последнем курсе МГИМО: В среде, в которой он вращался, скандалов не терпят, тем более такого позора. В случае огласки пострадал бы не только этот чертов извращенец, ной сам Костя. А он всерьез готовился тогда к дипломатической карьере. Жаль, она у него так и не сложилась. А потом, молодые люди, инцест в семье… — Александра Модестовна брезгливо поморщилась. — Это дело такого борта, в которое, согласитесь, них-то не желает вмешивать посторонних, даже ради достижения такой благородной цели, как наказание некоей растленной скотины. Но все это такая давняя история… Десять лет прошло с тех пор. Я не думаю, что все это имеет какое-то отношение к смерти Валерии.

— Сорокин не жаловался, что этот самый инцест отразился на его сестре, ее психическом состоянии? Это, говорят, всегда; тяжкая психологическая травма для подростка, — заметил Караулов.

— Считается, что так. Лера, правда, в то время уже вышла из подросткового возраста. Но по своему умственному развитию она была не старше двенадцатилетней девочки, хотя в физическом смысле… Он же боялся обрюхатить девчонку! — вдова стукнула кулачком по острой коленке. — Но вы правы, Константин до сия пор уверен в том, что непотребство отчима сыграло роковую роль в ухудшении здоровья сестры. Лера стала гиперсексуальной, неуправляемой. Иногда прилюдно вытворяла дикие, непристойные вещи. Приставала к мужчинам, открыто мастурбировала, даже — страшно сказать — пыталась домогаться близости… Ну, вы понимаете, что Костя вынес за эти десять лет.

— И жизнь с ней ему, наверное, не раз казалась адом кромешным, — осторожно заметил Караулов. — Как вы считаете, а? А он никогда не высказывал желания как-то… освободиться? Избавиться от сестры?

Александра Модестовна горячо запротестовала:— Нет, нет, что вы, он был любящий, заботливый брат, он понимая, что она жертва обстоятельств, что она ни в чем не виновата, он жалел ее.

Колосов наблюдал за вдовой. Фальши в ее уверениях не было. И тем не менее. Нет, она не лгала им про Сорокина, но и не говорила всей правды. И тон ее. Как она любопытно, например, произносит эти свои обличительные «грязный извращенец», «ужасные снимки». На первый взгляд это тон возмущенной кошмаром инцеста добропорядочной обывательницы. Но это лишь на первый взгляд, а на второй… Эта мгновенно вспыхивающая и тут же гаснущая жесткая, колючая, лукавая искорка в глазах. Что ему так не нравится в этой женщине? Неужели это бесовское лукавство, эта двойственность, это несоответствие между произносимыми словами и…

Ступеньки скрипнули: со второго этажа по лестнице спускался мальчик лет двенадцати, тот самый Антоша, которого Колосов еще ни разу не видел. Вид у него был заспанный и сосредоточенный, какой бывает у детей, когда поутру они шествуют по своим важным «хитрым делам» (туалет и ванная в доме располагались на первом этаже). Мальчишка был босой, голоногий, в одной лишь коротенькой полузастегнутой клетчатой рубашке. Он прошлепал по ступенькам, шмыгнул мимо них по террасе и скрылся за дверью, ведущей в коридор, в глубину дома…

— Я только вас очень прошу, молодые люди, чтобы все, что я вам рассказала, осталось строго между нами. — Александра Модестовна встала и поплотнее прикрыла дверь. — Константин крайне болезненно реагирует на любые намеки, понимаете? Он мужчина, и он вбил себе в голову, что все случившееся в их семье пятнает несмываемым позором не только их известную в Москве фамилию — а дед его имел чин генерал-лейтенанта, корпусом командовал, награды имел правительственные, — но и ложится пятном на память покойной матери, которую Костя боготворил. Ведь, в конце концов, это она ввела в их семью этого извращенца. Поэтому я прошу вас и надеюсь на ваше понимание и такт.

— Конечно, Александра Модестовна, можете на нас положиться, — с готовностью согласился Колосов. — Спасибо за проясненные и важные для нас подробности деда, А теперь мы бы хотели переговорить с Олегом Игоревичем Смирновым.

— Зачем? — Она спросила это так резко и грубо, что Колосов даже опешил. Это был тон другого человека, незнакомого и неизвестного. Это было и другое лицо: напускная любезность сменилась холодным отчуждением и неприязнью. — Я вам уже сказала, Олегу нездоровится. Он плохо себя чувствовал вчера, ночь не спал, заснул лишь под утро.