Татьяна Степанова - Все оттенки черного

Катя и Нина слушали затаив дыхание. Как Нина призналась позже, ей все казалось, что они присутствуют при долгожданной развязке событий.

— Кого первого будем из них допрашивать в опорном? Режиссера или эту ведьму нашу? — Караулов был уже одной ногой на пороге. Готовность к действию номер один.

— Племянника, — ответил Колосов.

— Кузнецова?! — Караулов опешил от неожиданности. — Но почему его сейчас, а не их, этих… когда дактилоскопия прямо указывает на…

— До них очередь дойдет, не бойся. — Колосов спрятал телефон в чехол у пояса. Обернулся с порога к Кате: — Пожалуйста, никуда не отлучайся. Ты мне скоро понадобишься.

— Зачем? — спросила она тревожно.

— Хочу потом вместе с тобой нанести визит нашей май-горской гадалке на кофейной гуще. Только я ни в магии, ни в богословии не силен. Как видишь, и про Блаженного Августина впервые от тебя услышал, — Колосов хмыкнул. — Ты должна мне помочь, хорошо?

— Хорошо, — прошептала Катя. А сама подумала: «Чем?!»

Племянника Кузнецова допрашивали перекрестно в опорном пункте. Колосов выдал на этот допрос полный картбланш следователю Караулову. А тот додумался аж до психической атаки на фигуранта. И в результате на дачу за Кузнецовым отрядили двух дюжих патрульных.

Караулов хотел подобной демонстрацией силы недвусмысленно намекнуть всей этой, как он выразился, «мистической шараге», что Старо-Павловская прокуратура в его лице ни с кем цацкаться не намерена, невзирая ни на какие там известные имена, связи и звания. Была бы его воля, как честно признался он Колосову, он вообще бы «выдернул» племянничка на допрос повесткой к себе в рабочий кабинет с большим сейфомНо, увы, до города далеко, а у них с Колосовым еще теплилась слабенькая надежда раскрыть хотя бы это, третье по счету, ЧП по горячим следам.

Итак, Александра Кузнецова, точно ярмарочного вора, вели под конвоем два милиционера. А встревоженные дачники, точно стая воробьев, облепили заборы: весть о новой трагедии облетела Май-Гору молниеносно. Этот-то торжественный «провод» фигуранта под конвоем и был не чем иным, как придуманным Карауловым элементом психологического воздействия на обитателей дачи Чебукиани.

«Мне осточертели их молчание и ложь, Никита, — сетовал Караулов. — Ну, хоть этот-то деляга Кузнецов у меня не отмолчится сегодня! Это тебе не Яшер твой разлюбезный».

К Ищенкову на дачу в спешном порядке тоже были направлены сотрудники милиции. Его снова ждали допросы в «официальной обстановке» с максимально устрашающей помпой.

Перед встречей с племянником вдовы Колосову всё же удалось обговорить с решительно и непреклонно настроенным Карауловым некоторые основные детали будущего допроса. Он пытался внушить коллеге одну простую мысль: убийство вдовы художника при наличии целого ряда деталей, сходных с деталями убийства Сорокиной, имеет и ряд кардинальных отличий.

Самое первое отличие, по мнению Колосова, заключалось в самой личности потерпевшей. Никита мысленно то и дело возвращался к данным, собранным Обуховым на Александру Модестовну. И кое-что в этой информации его очень и очень настораживало. Ибо несмотря на то, что смерть вдовы вроде бы не выходила за рамки уже сложившейся у них (правда, еще весьма смутной) версии происшедшего, которую Колосов для себя окрестил «мистико-ритуальной», но именно на этом происшествии, хотелось бы им того со следователем или нет, все сильнее и сильнее начинал заявлять о себе и другой возможный мотив — корыстный.

— Обрати внимание, Юра, — повторял Колосов, когда они с Карауловым шли к опорному пункту. — В этом деле мы уже отчего-то не ищем для себя простых объяснений и простых мотивов. Нет, нам подавай самый сложный, самый загадочный, чуть ли не демонический! В глубине души мы уверены, что между тремя этими смертями и двумя старо-павловскими самоубийствами существует некая таинственная связь. Не спорю, у нас с некоторых пор появились доводы за это предположение: все погибшие были знакомы с одним и тем же человеком — Хованской.

— Мы установили, что это касается всех жертв, кроме Полуниных, — поправил его Караулов.

— Вот именно. В отношении прокурора и его семьи у нас лишь смутная догадка, базирующаяся на пусть для нас и важных, но для суда просто смехотворных уликах: шраме на руке жены Полунина и том четвертом платке, — тут Колосов запнулся. — Я все это к тому, Юра, говорю, что, как видишь, мы с тобой вроде бы вполне сознательно выбираем для себя наиболее сложный, извилистый путь, ориентируясь на вехи фактов и догадок. Но все дело в том, — Колосов снова на секунду умолк, — что со мной уже случалось нечто подобное. И я жестоко ошибался.

— В чем ошибался? — спросил Караулов.

— Был случай, когда я вот так же шел по самому сложному пути в поисках мотива убийства. Мне тогда казалось, что я до всего доходил сам, догадывался. А потом выяснилось, что я просто участвовал в некой виртуозно спланированной игре. И мотив убийств оказался самый что ни на есть простой. А все остальное было гениальной инсценировкой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, прежде чем приступать к допросам «ведьмы», — тут Колосов хмыкнул весьма двусмысленно, — прежде чем инквизиторами себя великими воображать, мы должны четко для себя понять, кого же в этой вашей проклятой Май-Горе угрохали на этот раз.

— И кого же? — Караулов даже остановился, совершенно сбитый с толку.

— Вдову известного на весь бывший Союз художника. Небедную весьма и весьма даму, вхожую в самые рафинированные столичные тусовки, заинтересованную сторону в создании частного или государственного — это мы позже разберем-музея, владелицу коллекции художественных произведений. Словом, это тебе не дурочка юродивая и не нищий алкоголик Тарантинов. Это птица совершенно иного полета — женщина с большой буквы. Вдова, вокруг которой и вертелась вся эта маленькая дачная вселенная. Дамочка, мечтающая в пятый раз выскочить замуж за очень молодого человека, имеющая при том племянника, который ко всему тому — ее единственный близкий родственник и в случае ее скоропостижной смерти наверняка — кто? Ну, тест на сообразительность?

— Наследник. — Караулов кивнул, — Согласен. Возможно, все так, как ты и говоришь. И если бы у нас не было тут первых двух убийств, мы сейчас сразу бы взяли Кузнецова в плотную разработку, проверяя самую первую версию: корыстные побуждения, кузнецов оказался бы на подозрении как лицо, которому смерть Чебукиани наиболее выгодна в материальном плане.

— Может, он и не единственный, кто получает такую выгоду. И у нас не одно убийство, а три. Но это я все к тому начал, что хочу предупредить тебя на будущее: что бы там ни сочиняли учебники криминалистики насчет параллельной отработки сразу множества версий, как видишь, на практике, так не бывает. Нет у нас таких возможностей. В разработку берут одну-две версии. Если они не получают подтверждения, их со временем заменяют новыми. Так вот, Юра, иногда не нужно изобретать велосипед, строя головоломные догадки, понимаешь? Даже в самом сложном и запутанном преступлении мотив может лежать на поверхности. Поэтому, хотим мы сейчас этого или нет, но прежде чем снова погружаться в виртуальные дебри, мы просто по логике вещей обязаны отработать сначала самую простейшую версию убийства вдовы. А она заключается в следующем: племянник, если отвлечься от всего и рассматривать этот факт как голую абстракцию, вполне может быть кандидатом на корыстный мотив преступления.