Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества

Мещерский брел по Карлову мосту в разноязыкой толпе. Разглядывал статуи. Вот святая Луитгарда. Говорят, если подержаться за ее бронзовую ножку и загадать желание — ну, например, слегка прибавить себе роста и мускулатуры, — оно сбудется. Но пойди сыщи эту волшебную ножку в складках бронзового одеяния! И про статую Турка, что третирует Христианина, тоже говорят похожее: заберись вопреки полиции на парапет, коснись басурманской чалмы, и твое желание — ну, чтобы девушка, которая столько лет тебе нравится, тебя наконец-то полюбила — исполнится сию же секунду.

На голове бронзового Турка сидел сизокрылый пражский голубь. С живейшим интересом он наблюдал сверху за людьми. Зыркнул черными бусинками глаз и на остановившегося Мещерского. Заворковал, заворковал «гули-гули» и внезапно, но метко выстрелил беленьким, попав прямо на бронзовый нос ввергаемого в узилище Христианина.

Туристическая река текла к Староместской площади, и Мещерский поплыл с ней дальше — вот знаменитая ратуша, часы ее показывают половину шестого вечера и советуют поторопиться, чтобы не опоздать к господину Головину. Но торопиться так не хочется. Торопиться в Праге вообще невозможно.

В кармане у Мещерского лежала та самая фотография и снимок странного рисунка из заброшенного дома в Брусках, который накануне отъезда дала ему Катя. В день вылета он еще раз звонил в Париж Пете Кабишу. Тот подтвердил, что связался с секретарем Головина, переслал ему по электронной почте копии фотографий и предупредил его о визите Мещерского.

— Владимир Всеволодович согласен с тобой повидаться, — объявил Кабиш. — Секретарь сказал, чтобы ты непременно навестил его в отеле «Адрия». Он всегда там останавливается.

Возле отеля «Адрия» выстроилась вереница дорогих машин. Мещерский прошел мимо швейцара в холл и направился к ресепшн. Спросил по-английски у портье, в каком номере проживает граф Головин. В «Адрии» все было на старинный австро-венгерский имперский лад — кроме современных жидкокристаллических мониторов компьютеров и телефонов. Портье спросил у Мещерского имя и фамилию, позвонил в номер, уточнил — желанен ли сей визитер, и, получив утвердительный ответ, предложил подняться на лифте на третий этаж — в апартаменты В.

Отделанный дубовыми панелями лифт производил впечатление декорации к рассказу Томаса Манна. В коридоре третьего этажа царила чинная тишина. На красном ковре сидел пушистый белый кот с голубыми глазами. Навстречу Мещерскому попалась горничная. Онасгребла кота в охапку и куда-то понесла, что-то щебеча по-чешски.

Мещерский постучал в дубовую дверь и услышал русское «пожалуйста». Апартаменты состояли из холла, просторной гостиной с камином и спальни. Его встретил секретарь Головина — смуглый мужчина лет сорока. Он был родом из Аргентины и, как оказалось, являлся крестником старого графа, который много лет жил в Буэнос-Айресе. По-русски он говорил бегло, но с сильным акцентом. Звали его дон Мигель, но Головин именовал его исключительно Мишенькой.

— Мишенька, проводи молодого человека сюда, ко мне, — послышался из гостиной дребезжащий, однако весьма бодрый старческий голос.

Секретарь сделал жест — прошу. Мещерский переступил порог гостиной. И увидел старика в кресле у пылающего камина. Лицо старика было крупно, скульптурно и красно. Лысый череп, как венчик, окружал седой пух волос. Темные глаза светились умом. Нос был римский с горбинкой, однако, увы, именно он свидетельствовал о том, что его обладатель предпочитает всем другим напиткам неразбавленное шотландское виски в больших количествах. На старике был английский пиджак песочного цвета и яркий шейный платок. Рядом с креслом лежала ореховая трость с янтарным набалдашником.

— Здравствуйте, Владимир Всеволодович, — сказал Мещерский.

— Здравствуйте, милости прошу, — старик окинул взглядом невысокую фигурку визитера. — Что же… очень рад, молодой человек… Имел честь знать в Париже вашего троюродного деда князя Федора Федоровича Мещерского-Витгендорфа.

— Я никогда его не видел, не пришлось встретиться, — ответил Мещерский.

— Это печально. Выдающегося ума был человек.

И большой патриот. Да-с, патриот России. А как здоровье Елены Александровны?

— Спасибо, бабушка здорова.

— Она ведь мне ровесница? Нет, моложе меня. Помню, как мы с ней встретились впервые в 1965 году в Париже. У вас тогда была «оттепель», вашим впервые разрешили выезжать за рубеж, видеться с родственниками. Мы ведь по моей матушке Леокадии Николавне — двоюродные брат и сестра. А Варвара Петровна здорова?

— Здорова, ей в марте сто лет исполнилось, — сказал Мещерский. — Ее внуки забрали в Штаты.

— Подумать только — сто лет… А я ее видел еще в пятьдесят восьмом. Тогда Большой Балет приезжал в Лондон. Я специально туда примчался — она ведь мне тетка, урожденная графиня Головина-Щепотинская. А вот стала балериной. Танцевала под второй своей фамилией, имела в Лондоне бешеный успех. — Старик вздохнул. — Да, молодой человек, разметало нас всех время, судьба… Вы чем изволите заниматься?

— У меня свой бизнес. Небольшая туристическая фирма.

— Понятно. Мне тоже в юности пришлось самому пробивать себе дорогу. Мой отец преподавал в университете. Пользовался огромным уважением, как ученый. Но достаточных средств к существованию, увы, у нас не было. Помню, в сорок девятом году…

— Я, собственно, решил побеспокоить вас, Владимир Всеволодович, потому что вы, как и ваш отец, — крупнейшие специалисты по истории эмиграции и нашего русского зарубежья. — Мещерский поймал себя на том, что и сам впадает в разговоре со стариком в тот самый искусственный «петербуржский тон», на котором разговаривали между собой эти осколки осколков «раньшего времени» — потомки эмигрантов первой волны.

— Присаживайтесь к огню. — Граф Головин оглянулся на секретаря, и тот подал ему кожаную папку. — Мне звонили по поводу вас и вашего вопроса в Вену. Этот снимок, копию которого мне переслали… Как он попал к вам, позвольте полюбопытствовать?

— Совершенно случайно. Видите ли, Владимир Всеволодович, у меня есть знакомая. Она подруга одной девушки…

— Девушки? Судя по тому, как вы говорите, — это ваша невеста? — Старик улыбнулся.

— Не совсем…

— Что значит «не совсем», молодой человек? Вы потомок такого славного рода! Вам надо непременно жениться.

— Я не против вообще-то.

— У вас серьезные отношения — понимаю.

— Мы просто друзья. Она замужем за моим другом детства. — Мещерский поник.

— О, — старик покачал головой, — это драма, понимаю. Это такая драма… Я тоже в свое время… Все говорили: что ты нашел в ней? Кругом столько других женщин. А она — чужая жена. Я и сам все это отлично понимал. Но… прошло более полувека, а мы, а я… Вот приехал сюда из Вены повидаться с ней. У нее двое сыновей, шестеро внуков. Но для меня она нисколько не изменилась с нашей первой встречи. Правда, теперь мы говорим в основном о болезнях и докторах.