Татьяна Степанова - Ключ от миража

— По какому убийству?

Катя вздохнула: после именин Мещерского они с Никитой еще не разговаривали. Впрочем, был всего-то понедельник, и мало воды утекло с тех пор.

— По делу об убийстве похитителя чемодана с деньгами. Или там сейф был переносной? — Катя хотела продолжать в том же духе, но невольно запнулась: чего это Никита так на нее уставился? Собирается с мыслями, чтобы достойно огрызнуться?

— Я сегодня звонил Мещерскому, — неожиданно сказал Колосов. — Послушай, Катя, а ты что, одна до сих пор?

— То есть как это одна? Ты что?

— Ну, муж твой.., не вернулся еще? Ты одна сейчас живешь?

Катя горделиво выпрямилась. Такие вопросы… Такие странные вопросы и таким тоном не задают в вестибюле у лифта, где полно сотрудников. Такие вопросы вообще не задают, потому что…

— Ты это с Мещерским обсуждал? — холодно осведомилась она. — Мой муж в командировке. И вернется примерно…

— Недели через две? — быстро спросил Колосов.

— Да, наверное. Если дела не задержат. — Голос Кати с каждой фразой терял уверенность. С «драгоценным В.А.» она накануне вечером разговаривала по телефону. Он по-прежнему жаловался на «адские морозы», простуженно сипел, трогательно «любил и скучал», но о возвращении пока не заикался.

— Послушай, Катерина Сергевна, у тебя сейчас время есть? — спросил Колосов. — Ты можешь уделить мне час? Хочу, чтобы ты посмотрела одну пленку, запись допроса как раз по тому делу. И высказала свое мнение.

— У вас уже подозреваемый есть? Убийца? Ух ты! — Катя сразу позабыла, что собиралась рассердиться. — Что же ты сразу не сказал! А у нас как раз давно не было хорошего репортажа о раскрытии какого-нибудь запутанного дела. «Человек и закон» постоянно напоминает, и «Криминальный вестник» теребит и…

— Дело не такое уж и запутанное, но… Помнишь, ты все допытывалась, спрашивала… Хотела статью сделать о процессе поиска, о раскрытии убийства, непосредственно участвуя в операции?

— Конечно, помню… А ты все — нет, да потом, да некогда мне. Важничаешь…

— Я не важничаю. Просто не те дела были. А убийство этого Бортникова… Одним словом, идешь смотреть пленку?

— Иду. — Катя цепко ухватила начальника отдела убийств за рукав кожаной куртки: он еще спрашивает!

В кабинете было чудовищно накурено. Совсем недавно здесь заседал цвет отдела убийств, совещаясь и строя очередные оперативные планы. Колосов распахнул форточку, впустив холод, достал из сейфа видеокассету и вставил в магнитофон перематывать. А Кате придвинул какую-то папку.

— Вот, взгляни пока.

Катя открыла папку. Много бумаг. Список каких-то фамилий, имена, номера квартир, этажи. Какие-то граждане Тихие, Васины, Гринцеры, Зотовы. Она пожала плечами — кто это? Колосов включил запись с самого начала. Катя увидела на экране стены, стол. За столом кто-то сидел, но в кадр попали только его руки, устанавливающие микрофон, — крепкие такие, цепкие, ухватистые. На тыльной стороне кисти этих рук виднелась татуировка. Катя тут же по простоте душевной решила: вот он, убийца-душегуб, попался. Но оказалось, что некто с татуировкой и был тем, кто задавал вопросы, играя роль следователя. А в следующем кадре появился и тот, кто на эти вопросы отвечал.

Катя увидела мужчину лет сорока — худощавого, смуглого. Волосы у него были волнистые, пышные и сильно тронутые сединой. Черты лица — резкими. Темные глаза под густыми черными бровями дерзко смотрели прямо в камеру. Одет он был в черную шерстяную водолазку и в супермодный пиджак из отличной итальянской кожи бордового цвета. На левой руке — массивная золотая печатка.

Колосов выключил звук.

— Вот, это у нас некто Литейщиков Валерий Георгиевич из квартиры №24 на седьмом этаже в том самом доме на Ленинградском проспекте, где нашли Бортникова.

— И вы подозреваете его в убийстве? — спросила Катя. — Он что же, его сообщник?

Колосов посмотрел на экран и нажал кнопку «пауза». Кадр замер.

— А ты полагаешь, что у Бортникова был сообщник? — спросил он.

— Возможно, и был. Возможно, именно к нему Бортников и приехал в тот дом. Ведь к кому-то он пришел туда? — Катя тряхнула списком. — Это, значит, жильцы? А почему вы начали именно с Литейщикова?

— Потому что он сидел, — Колосов не очень весело усмехнулся. — Восемь лет в колонии с восемьдесят девятого года. Дали вообще-то ему двенадцать, но отсидел он восемь — был досрочно освобожден за хорошее поведение.

— Он сидел за убийство такой срок? — спросила Катя.

— За контрабанду и валютные операции. — Колосов убрал «паузу». — Теперь послушай, — он чуть прокрутил запись вперед и включил звук.

Катя услышала хрипловатый, насмешливый голос: « — А я вообще не понимаю, как это я вдруг снова попал в эти стены?»

— Кто его допрашивает? — спросила Катя. — Чьи это там руки мелькают с татуировкой блатной?

— Это Коля Свидерко. Тебе фамилия эта должна быть знакома.

— Да уж, слыхала, видала, — ответила Катя. — Что-то обручального кольца нет. А он ведь вроде снова у нас женился. Ты же на его свадьбе был, сам хвалился.

— Они, кажется, снова не сошлись характерами, — Никита уклонился от сплетен. — Коля натура тонкая. Женщины этого не ценят и не понимают.

« — Ты, Валерий Геннадьевич, — Катя услыхала голос „тонкой натуры“, — такие вещи должен не переспрашивать, а с налета сечь. На лету схватывать. Неужели за восемь-то лет не выучился понимать, что и почему в нашем деле?»

Далее Катя следила за вопросами и ответами на пленке, словно за игрой в пинг-понг.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Я свой срок, начальник, давно отмотал. Надзор с меня тоже вы сняли. Перед законом я чист. Совесть моя спокойна. На лету мне схватывать нечего.

СВИДЕРКО. Квартира, гляжу, у тебя новая. В хорошем доме. Ты как прописаться-то туда сумел? Ты вроде у нас в картотеке по другому адресу проходил раньше?

ЛИТЕЙЩИКОВ. А за взятку. Дал бабки, и все. Шутка, начальник. Хотя… А если и за взятку, так что? Вы при этом не присутствовали.

СВИДЕРКО. Ты Бортникова Александра давно знаешь?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Кого?

СВИДЕРКО. Кого… Ну, мужика, которого у вас в подъезде убили, — ты его раньше знал?

ЛИТЕЙЩИКОВ. А его что же, Бортников была фамилия?

СВИДЕРКО. Да, Бортников.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Нет, начальник, не знал.

СВИДЕРКО. И раньше не видел, никогда не встречал ни во дворе, ни в подъезде?

ЛИТЕЙЩИКОВ. И не видел, и не встречал.

СВИДЕРКО. В пятницу вечером и в субботу утром ты где был?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Дома. А что? Я ж говорю: надзор ваш за мной кончен.

СВИДЕРКО. Это тебе только так кажется, Валерий Геннадьевич. Такие люди — и без надзора!

ЛИТЕЙЩИКОВ. Что ж, так и будете меня теперь таскать по каждому пустяку?

СВИДЕРКО. Это не пустяк, это убийство, Кислый. Тебя ведь в колонии так величали? Мокруха это, Кислый, скверная мокруха.