Виктория Платова - Любовники в заснеженном саду

— Ну ты и… — Динка разражается потоком отборных ругательств, самым невинным из которых можно считать коронное папахеновское «прошман-довка».

— Диночка… Мне нужно поговорить с тобой, Диночка…

— Поговорить? — Динка смеется хриплым, полусонным смехом. — Поговорить? О чем поговорить, Ры-ысенок? Все, что могла, ты уже сказала.

— Нет. Это серьезно.

— Серьезно?

Стоит ей произнести это, как наверху раздаются совсем уж несерьезные саксофонные «Порнокартинки для веселой компашки с музыкой». Ангел часто играет эту вещь, особенно когда бывает в приподнятом настроении, в хорошем расположении духа.

Услышав «Компашку…», Динка морщится.

— Мне нужно поговорить с тобой, Диночка… Только прикрой дверь, пожалуйста… Это очень важно… Очень. Это касается Ленчика.

— Эта тварь меня не волнует, — говорит Динка, но дверь все же прикрывает.

— Иди сюда. Мне нужно тебе сказать…

— Если ты насчет этого подонка…

— Насчет нас с тобой…

Господи, зачем я только произнесла это? Она ненавидит это «мы», она ненавидит это «нас с тобой» еще со времен славы «Таис». И мои призывы вызовут только раздражение. И она повернется и уйдет… Но, вопреки ожиданиям, Динка не уходит. Напротив, решительно приближается к кушетке, решительно садится на ее край и решительно забрасывает ногу на ногу.

И смотрит на меня.

— Ну?

— Ты ведь хорошо знаешь Ангела?

— Совсем не знаю. Какая разница .. Ты что, хочешь навести у меня справки, так ли он хорош в постели?

— Нет…

— Он хорош. Все испанцы хороши…

— Господи… Я совсем не то… Совсем не то хотела сказать… Ты знаешь, что он переписывается с Ленчиком?

— С Ленчиком? — Динка приподнимает левую бровь. Видно, это для нее — полная неожиданность. — Что значит — «переписывается»?

— По электронной почте.

— Откуда такие сведения?

— Я сама видела письмо.

— Ты лазила в его ноутбук? Ну ты даешь… И когда только успела?

— Успела…

— Я тут было тоже сунулась… Так он мне чуть башку не отвинтил… Скажите пожалуйста. Подожди…

Динка пытается сосредоточиться, а я смотрю на сгиб ее локтя, нежно истыканный инъекциями, — если так и дальше будет продолжаться, он станет светло-фиолетовым, потом — темно-фиолетовым, а потом Динка умрет.

— Подожди… Я не поняла… Что значит — «переписывается»? Они ведь даже незнакомы.. Ангел сам просил меня рассказать о Ленчике… Сам..

— Зачем ты это делаешь, Диночка… Зачем? Она перехватывает мой взгляд, брошенный на локоть, и весело, безнадежно-весело скалится.

— С поучениями будешь выступать в молельном доме… У баптистов-пятидесятников…. И вообще .. Что за пургу ты несешь?

— Это не пурга, Диночка. Я сама видела письмо… С Ленчикова почтового ящика. Оно начиналось «Angel, mio costoso»…

— Вот фигня какая… Этого не может быть…

— Но это правда… Я не вру, Диночка… Помнишь, я еще спрашивала у тебя, что такое «mio costoso», помнишь?

— Хорошо. И где письмо?

— Я его грохнула.

— Что значит — грохнула?

— Уничтожила… Я же его прочитала… И Ангел обязательно бы узнал, что кто-то читал почту, если бы я не грохнула письмо…

— И что за письмо?

— Оно было на испанском… Теперь Динка поднимает правую бровь, а потом — обе вместе.

— Ну, ты уж совсем с катушек спрыгнула от воздержания… Нужно было позволить Ангелу тебя трахнуть… Ну что за чушь ты несешь? Ты же прекрасно знаешь, что Ленчик не рубит фишку в языках…

— Я тоже… Я тоже так думала.. Пока не прочла это чертово письмо… от Ленчика… на испанском…

— И как же ты могла его прочесть? Ты ведь тоже не знаешь испанского… Как твой тварский Ленчик… Ты вообще на него похожа… Господи, у меня такое ощущение, что я никогда от тебя не избавлюсь… Так и буду тащить тебя по жизни, как мешок с дерьмом… Тебя и этого подонка… Он все время будет болтаться за спиной…

— Подожди… Письмо и вправду было на испанском. Но я его перевела. Со словарем…

— Ну? И где же этот исторический перевод?

— У меня…

— Хочешь мне его показать, что ли?.. Мне как-то без разницы… Но если хочешь, валяй…

Я с трудом удерживаюсь, чтобы не попросить Динку закрыть глаза. Ведь перевод спрятан в бестиарии, и для того, чтобы его достать, нужно залезть под кушетку и вытащить «De bestiis et aliis rebus». А мне бы не хотелось, чтобы Динка видела фолиант, я очень ревниво отношусь к этому… очень ревниво… Наконец я выбираю самый нейтральный вариант: опускаюсь на колени перед кушеткой, просовываю руки в темноту и начинаю шуршать пергаментными страницами.

— Ты что это там делаешь? — удивляется Динка.

— Сейчас, сейчас…

Я знаю каждую страницу на ощупь, я могу пройтись по бестиарию с закрытыми глазами, я никогда не ошибусь, никогда… Я знаю, как увернуться от пантеры и как приструнить единорога, как обвести вокруг пальца мантикору, не очень приятное существо, нужно сказать: с головой человека, телом льва и хвостом скорпиона… А зубы в три ряда, а глаза, налитые кровью… Зрелище не для слабонервных, семейный портрет отцов-основателей «Таис», если уж быть совсем честной…

Наконец я нахожу листок, как водится, в «Сциталисе» — и вытягиваю его наружу. Он пахнет благородным 1287 годом… Черт…

— Вот.

— Что это?

— Мой перевод письма.

Динка больше не слушает меня, она углубляется в изучение, она шевелит губами, рассматривает письмо — долго, слишком долго. Очевидно, прочтя до конца, она снова вернулась в начало. Или во всем виноват мой почерк? Мой перетрусивший почерк?

— Что это за срань? — наконец не выдерживает она. — Ты с ума сошла?

— Я? Я думаю, это он. Ленчик.

Если честно, я совсем не уверена, что Ленчик сумасшедший, хотя покойная Виксан иначе, чем сумасшедшим, его не называла. Я совсем не уверена, что Ленчик сумасшедший, напротив, я считаю, что его посетила совершенно гениальная идея.

Самая гениальная за последние два года. За исключением раскрутки «Таис». Но «Таис» — она переживет, тут и к гадалке ходить не надо…

— Черт…

Динка все еще не может оторваться от текста.

— Хочешь сказать, что это правда?

— Я просто перевела… Просто перевела. Вот и все…

— Чушь. Ты не знаешь испанского… Ты не могла перевести… Ты меня накалываешь… Разводишь, как малолетку… Дрянь. Сучка!

Этого и следовало ожидать: Динка дает мне звонкую пощечину… Звонкую пощечину, после которой почему-то сладко ноет щека и сладко ноет сердце. Что-то новенькое… Почему, почему мои губы так не ныли от губ Пабло-Иманола? Почему?..

— Я перевела…

— И ты хочешь, чтобы я в это поверила?

— Я не знаю… Я просто хотела тебе показать…

— Показала… Что дальше?

Действительно, что дальше? Но я это сделала, я показала… Теперь не у одной меня будет болеть голова. Так что мы квиты, Диночка.