Татьяна Полякова - Тень стрекозы

— У какой? — Я посмотрела на него и улыбнулась, а он начал ерзать.

— Ну.., ты красивая, умная, самостоятельная.

— Именно такие девушки нравятся мужчинам?

— Мне нравятся, — нахмурился он.

— Чего тогда ситуацией не воспользуешься? — спросила я лукаво.

— Чтобы начать тебя раздражать? — хмыкнул он. — Не думай, что твоему мужу было легко расстаться с тобой. Иногда стоит чуть-чуть заботиться о других.

— Вот теперь я чувствую себя ужасной свиньей.

— Уверен, это ненадолго, — усмехнулся он.

— Доставай пока свою раскладушку, а я вымою посуду.

Однако из-за стола мы поднялись не скоро — сидели и разговаривали. Обо всем на свете. Ко мне вновь вернулось чувство какого-то узнавания. Словно мы с Ковалевым уже сидели вот так когда-то, неспешно беседуя.

— Слушай, мы не могли встречаться в прежних жизнях? — пошутила я.

— В этой я тебя точно проворонил, а в других.., как знать.

— С чего вдруг такой пессимизм?

— Как там говорится… «во многой мудрости много печали»? Грустно сознавать, что в жизни есть что-то не для тебя, но с этим приходится мириться. Я никогда не стану космонавтом, как мечтал в детстве, не увижу Антарктиду… Много чего будет не так, как хотелось бы… Я научился радоваться тому, что есть.

— Ты очень разумный человек. А делать глупости ты не пробовал?

— А чем я сейчас занимаюсь? То-то… Так что о разуме молчи лучше.

— Ладно, — вздохнула я. — Нас ждет энциклопедия черной магии.

— Профессор же подтвердил: нет такого ритуала. Зачем тебе энциклопедия?

— Светке же она понадобилась…

Мы приступили к изучению, разделив стопку листов пополам.

— Чушь какая-то, — время от времени бурчал Ковалев. В общем, я была с ним согласна.

Часов в двенадцать Ковалев отправился в ванную, снабдив меня постельным бельем. Я пошла выпить чаю и столкнулась с ним в дверях. Он был в джинсах и расстегнутой рубашке. И тут же поправил ее на груди, точно скромница гимназистка, но я успела заметить шрам, который шел из подмышки и рассекал весь бок.

— Что это? — кивнула я.

— Ерунда.

— Ерунда так не выглядит. Можно взглянуть?

— Нельзя, — посуровел он. Я закатила глаза, а он задрал рубаху и сказал:

— На, любуйся!

— Давно это было?

— Успел забыть. Если у тебя есть шрамы, самое время их продемонстрировать.

— Бог миловал, — развела я руками.

Шрам не был старым. Возможно, он так ответил, потому что не желал распространяться о том, как его заработал. Возможно даже, что шрам, то есть ранение, от которого он остался, было причиной его увольнения из армии. Далеко не все любят рассказывать о своем героическом прошлом.

Я сменила Ковалева в ванной, а когда покинула ее, дверь в кухню была закрыта, свет не горел. Я устроилась в постели, выключила свет и принялась разглядывать потолок. Если быть до конца честной, я была уверена, что долго он не выдержит и вскоре появится в комнате, вот и ждала. Но не дождалась.

Утром я проснулась, потерла глаза, сладко потянулась и стала прислушиваться к звукам из кухни. Алексей Дмитриевич, вне всякого сомнения, уже встал и теперь готовил завтрак. Я решила, что, возникнув перед ним в пижаме, особого урона его скромности не нанесу. На всякий случай взглянула на себя в зеркало. Все-таки следует умыться. Заспанная красавица тоже восхитительна, но лучше быть во всеоружии. Поэтому я сначала прошла в ванную, а уж потом заглянула на кухню.

— Кашу есть не буду, — честно предупредила я.

— Кашу буду есть я. Кстати, доброе утро.

— Доброе, — ответила я и плюхнулась на стул.

— Руки мыла?

— Чем таким я занималась ночью, чтобы мне с утра руки мыть?

— Жаль, что девчонок в армию не призывают. Тебе бы пошло на пользу.

— Да? И чему полезному меня бы там научили?

— Кашу есть по утрам, например. Тебе я приготовил яичницу. Держи. — И он поставил передо мной тарелку. — Кстати, сколько тебе лет?

— Ты же видел паспорт. А потом, что за вопросы задают мужчины в этом городе? Ты уже второй за неделю.

— А первый кто, твой Павел?

— Не называй его моим, пожалуйста. Мы делили постель по необходимости, но даже не коснулись друг друга.

— Невероятно стойкий парень.

— Ты тоже.

— Сравнила! Он лежал с тобой рядом, а я на раскладушке в кухне.

— Кстати, я бы не возражала, реши ты составить мне компанию. Или я на твой вкус старовата, потому ты о возрасте и спросил?

— Я спросил о возрасте, потому что вдруг подумал: ты вполне могла бы быть моей дочерью.

— А тебе сколько?

— Сорок шесть.

— Ух ты… Твоему телу любой двадцатилетний позавидует. Как ты с такими достоинствами умудряешься выглядеть побитым молью участковым, для меня загадка.

Выражение глаз Ковалева совершенно не изменилось, он лишь насмешливо улыбнулся. Но потом, в течение дня, я ловила на себе его внимательный взгляд, точно он ко мне приценивался или пытался отгадать некую загадку. Чувствовать его рядом было приятно и тревожно одновременно, и это тоже сбивало с толку.

Мы пили кофе, когда у меня зазвонил телефон.

— Ланочка, доброе утро. Не разбудил?

Я едва не взвизгнула от радости: звонил Марк Абрамович Иоффе, друг моего деда, и надеюсь, что и мой тоже.

— Рада вас слышать! — сказала я с чувством и поинтересовалась, как прошла рыбалка.

Марк Абрамович с энтузиазмом рассказывал минут пять, потом посерьезнел и спросил:

— Ты ко мне заезжала не просто так?

— Каюсь, — вздохнула я.

— Тогда жду сегодня у себя дома в любое удобное для тебя время. Работы накопилось, так что я весь день за письменным столом.

— А если мы приедем через полчаса?

— Буду рад. А кто это мы?

— Мы — это я и мой друг.

— Надеюсь, у вас с ним самые нежные отношения? Тебе пора замуж.

— Я уже была замужем.

— Неудачная попытка не считается. Приезжайте, жду.

— Поедем? — спросил Ковалев, торопливо убирая со стола.

— Конечно.

Марк Абрамович жил в бывшем дворянском особняке в самом центре города. После революции особняк отдали под коммуналки, оттого дом много лет именовали Вороньей слободкой. Не одно поколение граждан, пройдя через коммунальный рай, воспитало в себе стойкое отвращение к совместному быту, а заодно и к соседям. В семидесятых годах прошлого века отцам города стало стыдно за этот оплот незабвенных персонажей Зощенко, и здание отдали под студенческое общежитие. Через десять лет после этого оно приобрело такой вид, что его совсем было решили снести. Но власти вдруг одумались. Особняк отреставрировали, и в бывшем дворянском гнезде появились вполне благоустроенные квартиры. Дом приметили люди с деньгами, первый этаж купил банкир, второй — генеральный директор какой-то крупной компании, и строение стало выглядеть образцово.

Марк Абрамович был свидетелем всех этих превращений. Во флигеле дома он появился на свет, в двух крохотных каморках его семья прожила лет сорок. Во времена студенческого общежития комнаты оставили за Марком Абрамовичем — он читал лекции в вузе, которому общежитие принадлежало. Потом настал светлый миг получения отдельной жилплощади, но миг, как ему и положено, длился недолго — квартиру Марку Абрамовичу выделили все в том же флигеле, второй этаж в котором приобрел лидер местных коммунистов. Естественно, лидеру хотелось приобрести и первый, но Марк Абрамович заявил, что никуда переезжать не намерен, сильно усложнив себе этим жизнь, потому что нажил в лидере непримиримого врага. При личных встречах, которые, к счастью, бывали не часты, лидер то обвинял Марка Абрамовича в распятии Христа, то ядовито напоминал, какие фамилии в действительности носили Зиновьев и Каменев, и грозно рычал «продали Россию», что очень веселило Марка Абрамовича, потому что в отличие от соседа он был не только умным человеком, но еще и обладал чувством юмора.