Татьяна Полякова - Мавр сделал свое дело

— О, — удовлетворенно кивнула сестра. — На ловца и зверь.

Мы вышли из машины и направились к дубовой двери, гостеприимно распахнутой. Толстая тетка сидела за стойкой. По тому, как радостно она вскочила, увидев нас, стало ясно: народ здесь жил крепкий и хоронили, должно быть, редко.

— Здравствуйте, — запричитала она. — Чем интересуетесь?

— Да нам бы это.., венок, — после непродолжительной душевной борьбы изрекла Танька. Я закатила глаза и отошла к окну. На соседней кирпичной коробке красовалась надпись: «Бар». Напротив весело подмигивала полуголая девица на фасаде, вокруг ее головы поблескивали буквы.

— Кафе «Версаль», — прочитала я и вздохнула.

— Венки у нас свежие, — суетилась тетка. — Вот, посмотрите…

В углу стоял необъятных размеров венок, искусственные цветы по полю из лапника.

— Иголки будут по всей машине, — прошипела я, в мечтах успев увидеть «Альфа-Ромео» своей. О том, как мы появимся на людях с этим страшилищем, даже думать не хотелось.

— Великоват, — задумчиво изрекла Танька.

— А вот, смотрите, — заскользила тетка вдоль стены, рекламируя свой товар. Я напомнила себе, что спасение утопающих дело рук их самих, и решительно шагнула вперед.

— А есть у вас что-нибудь натуральное?

— Вот елочки, посмотрите. На любой могилке смотрятся прекрасно.

— Может быть лучше цветы?

— И цветы есть.

Тетка метнулась в соседнее помещение, куда вела арка, и тут же возникла с розами из белой бумаги, сплетенными в венок.

— Живых цветов нет? — загрустила Танька, пытаясь сделать нелегкий выбор между елками и бумажным шедевром.

— Живых не держим. Вянут быстро. А этот до зимы пролежит, а может, и больше. И не украдут, если чем-нибудь к памятнику прикрутите. А в живых цветах какой толк? Раз — и нет их. Берите, не пожалеете.

Тетка так проникновенно улыбалась, с мольбой протягивая руку с веночком, что Танькино сердце дрогнуло.

— Давайте, — вяло согласилась она, а я порадовалась: эту гадость можно незаметно выкинуть, все лучше, чем страшилище в углу.

Мы расплатились. Слегка раздосадованная Танька не придумала ничего лучшего, как водрузить венок себе на голову, и спросила:

— Ну, как я тебе?

— «Весна» Боттичелли.

— Не выражайся. Уж если ты младшая, будь добра относиться к сестре с уважением.

— Боттичелли — это итальянский художник, — начала оправдываться я.

— Чем у тебя только голова забита? — посетовала Танька, сняла венок, повертела его в руках и вздохнула:

— Убожество и никакого художества. В приличный дом с ним могут и не пустить.

— Надо было купить букет…

— Ну нет здесь цветов, нет… — Тут сестра замерла, приоткрыв рот, а я пожала плечами. Метрах в десяти от нас в тенечке сидели старушки в количестве четырех человек и торговали розами. Цветочки были как на подбор и радовали глаз разнообразием оттенков. — Вот видишь, и никаких проблем, — обрадовалась Танька и зашагала к старушкам. Мы немного попререкались на тему, четное или нечетное количество роз следует покупать. Старушки внесли в наш спор ясность, мы обзавелись букетом и направились к машине.

Вдруг раздался душераздирающий треск, который стремительно приближался, и через мгновение в облаке пыли очам нашим предстала шестерка затянутых в кожу мужчин на мотоциклах. Бог знает откуда их принесло. Но они вознамерились остановиться возле бара, что и сделали, а наш путь как раз пролегал мимо.

Шестерка выглядела колоритно. Черные кожаные штаны и рубахи в двадцатипятиградусную жару сами по себе впечатляют, прибавьте высоченные сапоги с заклепками и прочую атрибутику, а теперь вообразите, какой от этой кавалькады шел запах, если учесть, что пиво ребята уважали, а баню, скорее всего, нет. Романист назвал бы это крепким мужским духом, Танька выразилась проще:

— Господи, воняет-то как.

Густая растительность на головах мужчин была собрана в хвосты и косы (шлемами, естественно, пренебрегали), нижнюю часть лица скрывали банданы, должно быть, парни боялись задохнуться от пыли, а может, и от собственного запаха. Банданы были разноцветными, но имели одну общую особенность: все невероятно грязные.

Когда в трех шагах от тебя оказываются подобные типы — это всегда тревожит, но особых пакостей от судьбы я все-таки не ждала, место хоть и малолюдное, но обитаемое, и старушки, скорее всего, в обиду не дадут, а до машины всего ничего.

В общем, я с избытком оптимизма двигала вперед. Оптимизму особо способствовал тот факт, что ближайший ко мне парень стянул бандану с лица, и тут выяснилось, что он не юное прыщавое создание, а мужчина лет тридцати. В таком возрасте, по моим представлениям, у людей в голове начинают преобладать здравые мысли и к кому попало на улицах цепляться лень.

Мотоциклы у всех выглядели роскошно, несмотря на пыль, и я решила, что прибывшие абсолютно не опасны для юных красавиц. Остальные пятеро тоже стянули банданы, выглядели они моложе первого, но тоже вполне сносно. Ну тут один из них протяжно свистнул, после чего воскликнул:

— Какие девочки!

Второй тут же подхватил:

— Ангелочек, давай подружимся.

Третий заблеял:

— Красотка, познакомь меня с подружкой.

«Нормальные придурки», — решила я, стараясь смотреть в сторону. Мотоциклы они не покинули, а расстояние до машины еще сократилось.

— Привет механизаторам, — весело ответила Танька. Этого ей показалось мало, и она продолжила:

— Как колхоз? Продолжаем разваливать?

— Я чего-то не понял, — вновь заблеял парень, глядя на друзей, как будто всерьез рассчитывал, что те начнут что-то объяснять.

— Попробуй со второй попытки, — предложила сестрица.

— Может, тебе по башке дать? — в свою очередь предложил парень. Я пихнула Таньку в бок, предлагая заткнуться, но она была далека от этого.

— Лучше дружку по яйцам.

Я тихо застонала, парни возвысили голос, причем сразу пятеро, а Танька сделала неприличный жест, демонстрируя свое отношение к чужому возмущению.

Ближайший к нам парень лихо спрыгнул с мотоцикла, а я подумала: «Зря родители считают Таньку умной». Но вдруг вмещался мужчина постарше.

— Угомонись, Чума, — добродушно буркнул он. Скорее всего, Чума — прозвище парня, такие типы обожают дурацкие прозвища, но радоваться я не спешила. Определение «чума» очень подходило и моей сестрице, то есть он мог иметь в виду, что ей стоит вести себя спокойнее, с чем я не могла не согласиться.

Молодой человек повернулся к нему с сожалением во взгляде, и стало ясно, что Чума — это все-таки он.

— Надо бы научить ее хорошим манерам, — заметил он.

Мужчина поморщился и повторил:

— Угомонись.

Только я хотела порадоваться его здравомыслию, как поняла причину такой доброты: на дороге появилась милицейская машина и плавно затормозила прямо возле нас. Чума оседлал свой мотоцикл, а из машины вышел усатый дядька и хмуро спросил: