Аскольд Шейкин - Антология советского детектива-10. Компиляция. Книги 1-11

— Врут они, — сказал, выйдя из-за угла сарая, агент. — Как вы ускакали, он через дверь вышел — бог свят!

— А ты куда суешься? — загремел на него Власюк. — Тебя спрашивают?.. Ускакали… Казачье это дело? — спросил он, имея в виду уже то, что казачье дело не арестовывать машинистов, а воевать на фронте. — Казачье?

Он оглядел охотников. Те кивали ему, соглашаясь.

Он вдруг вспомнил, как только что разносил его Богаевский, и сам затопал ногами и закричал:

— Молчать! Молчать! Молчать!..

Какой чудесный день сегодня! Степь такая омытая, напоенная влагой. Леонтий только теперь, когда ушел со станции, заметил это.

Слабенький, окутанный дымом и паром паровоз судорожными рывками тянет за собой теплушки. Леонтий медленно идет вдоль насыпи железной дороги и совсем, казалось, не глядит в сторону вагонов. А на самом деле он считает их про себя, зная, что этим намертво закрепляет в памяти: «Раз, два, три… восемнадцать теплушек, четыре платформы с пушками… Еще теплушка с солдатами, за ней — раз, два… пять, шесть — зарядные ящики. Но где же оглобли? Обломки торчат! И спицы в колесах через одну… На отдых идет батальон, потрепали его…. Нет, это не тот состав. Но все равно его нужно отметить. Как с Богаевским ловко только что вышло. Душа, конечно, в пятках была, но все уже позади. Можно жить дальше. Надо только успокоиться. Потому и отправился за город, в степь»…

Железная дорога ушла в выемку. Леонтий поднялся вверх, на бугор, и там остановился. Плавная впадина балки простиралась перед ним, а за ней, еще за одним бугром, — баз, где стоят гурты, которые он закупает. Сложное хозяйство у него. Гуртоправы, приказчики, сторожа. Только за счетовода он сам. Иначе нельзя. Слишком многое пришлось бы объяснять этому другому счетоводу — как торгует, как сводит концы с концами, из каких средств оборотный капитал увеличивает…

А хорошо, что у него есть баз за тем бугром! В случае, если кто увидит его здесь, будет и объяснение: не просто гулял. Не без дела шел. Как странно приходится жить: надо никогда никому ничего не объяснять, но в то же время чтобы всем было понятно, что и почему он так, а не иначе делает. Вот и попробуй…

Какая-то женщина — немолодая уже, в платке — шла от города, и он вдруг стал сомневаться: не мать ли это? Он узнавал ее по одежде, по тому, как она придерживала полы кофты. Старая кофта была ей мала и, чтобы полы не разлетались, она придерживала их при ходьбе. Теперь у нее новая кофта, но привычка осталась.

Наконец, он точно узнал: мать! Это его мать — Екатерина Шорохова! И он сразу подумал: «Неужели — все? Провалился. Иначе чего б ей идти на баз?»

Он пошел навстречу.

— Винтовку под стенку подбросили, — заговорила Екатерина еще издали, видимо понимая то, как он волнуется, и спеша скорее сообщить ему, в чем дело. — Горе такое, подумать… И потом еще…

— Что потом?

Он подошел уже к ней совсем близко, вплотную, и взял за руки.

— Булигин Евграфа на бойню не допустил. Кричал, будто хоть двадцать тысяч заплатит, чтобы тебя до раззора довести. Цены ты им снижаешь, — она пытливо заглянула ему в лицо и заговорила, по-матерински оправдывая его: — Нешто звери они? На голоде людском наживаются? Ты им так и скажи…

Евграф Рогачев, компаньон и старший приказчик, тридцатилетний рыжий толстяк с круглым добродушным лицом, сидел на лавочке у калитки. Леонтий с налету сказал ему:

— Иди во второй участок, возьми двух стражников и айда с ними к Булигину. Я туда тоже приду. Стражникам обещай по полсотни. Требуйте, чтобы скотину на забой приняли. Булигину скажи, что я к нему уполномоченного комиссии по борьбе с дороговизной и спекуляцией приведу и что в Новочеркасске до самого генерал-майора Фуфаевского дойду.

Евграф всплеснул руками:

— Леонтий! Так они же правые! Миленький мой! Правые они! Ну кто сейчас по этим дурацким законным ценам торгует? Ведь своим торгуем, Леонушка! Это в Совдепии продавцу все равно, по какой цене торговать — чужим торгует, а у нас, слава богу…

Леонтий покачал головой:

— С утра с Булигиным пил? Эх ты…

— Так он же все понимает, Леонушка!

— Торговать, Евграф, будем по ценам законным. В Ростове мясника на три года в тюрьму посадили. Я сидеть не хочу.

Евграф весело свистнул:

— Три года! Да знаешь ты, что будет через три года? Тут и через год…

— Не болтай, — оборвал его Леонтий. — Иди за стражниками.

Евграф вскочил с лавочки:

— Сам иди. А только если и дальше так, тебя через месяц и в живых не будет. Как другу тебе говорю.

На улицу завернула четверка конных казаков. Следя за ними, Леонтий не слушал Евграфа. До его сознания доходили лишь отдельные слова:

— Леонушка… добром поладь… отчаянный стал народ…

«Сводки у меня в портсигаре, — думал Леонтий. — Надо их перепрятать… О чем это Евграф? Мясники убить могут? И убьют! Могли и винтовку подбросить… Не получается из тебя, Леонтий, торговец: к народу жалостливый… Уже к дому Фисунова подъехали…»

— Ладно, — сказал он Евграфу. — Торговать будем, как все. Скажи Булигину. Но если меня потом штрафом обложат, чтобы в беде не бросали.

— Горой встанут!

— Иди на бойню. Я тоже туда скоро приду.

Евграф полез было обниматься, Леонтий оттолкнул его и ушел в дом.

В своей комнате он бросился к окну и отстегнул потайные крючки, удерживающие раму. Толкнешь, рама упадет, можно выпрыгнуть в сад, а там через заборы…

Казаки все еще возле дома Фисунова. Им вынесли ковш с водой. Пьют.

Он вынул из портсигара плоский сверток тонкой бумаги, исписанной рядами цифр и обрывками слов, и зажал в кулаке. Перепрятать уже не успеешь. Выйти в кухню и бросить в печь? Потом все ведь не вспомнишь. Сожжешь, а потом окажется, что казаки приехали лишь из-за этой винтовки? Подбросили и донесли: «В таком-то дому укрывают оружие». Хуже, если сделано про приказу Семена Варенцова — для проверки, для шантажа. Очень уж зло смотрел он тогда у депо, при Богаевском. Будут сейчас про винтовку расспрашивать, а на самом деле приглядываться да решать: копать дальше или не надо? Потому так и подъезжают лениво.

Он посмотрел на себя в зеркало: на вид самый представительный и преуспевающий торговец. «Как буржуй, — подумал он. — Хороший буржуй подозвал бы казаков, водки поднес, искать бы того помог, кто винтовку подбросил: власть-то его. И казаки для него, и расстрелы. Все ему служит!..»

— Мама! — крикнул он через дощатую перегородку. — Там казаки у дома. Кликните их, пусть подъедут. Отдадим винтовку-то.

— А тебе ничего не будет, Леонушка?

Странно как она спрашивает? Догадывается, что ли, уже о том, какой жизнью он на самом деле живет? А может, и Настя догадывается? Плохо, если так. Значит, грубо работает. Они ж незаметно для себя тем ему должны помогать, что всерьез все его торговые дела принимают…