Кэтрин Стедман - Опасная находка

— Было круто. Мы пошли наверх, устроились там на задних сиденьях, курицу съели. Выпили. Вот там они все наши лица и срисовали. — Это она говорит уже задумчиво. — Ну, короче, я разлила немного «Джек Дэниэлса» на задних сиденьях и подожгла одной из бесплатных газет, типа пошутить хотела. Эш засмеялся, он не думал, что я это сделаю, а потом вся задница автобуса начала гореть. Ну, и мы все смеялись и бросали туда еще бумажки, потому что все равно же уже горело. А горело оно очень жарко и воняло, так что мы вышли наружу, чтоб смотреть. Эш всем рассказывал, что это я устроила. И вот уже все два этажа автобуса загорелись. Люди шли мимо, давали мне пятюни, кулаками стукались, потому что выглядело просто зашибись. Ну, и мы сделали классные фотки моим телефоном. И не смотри на меня так, — рычит она. — Я не умственно отсталая. Я не собиралась нигде их постить или типа того.

— Холли, как тебя задержали? — Мой тон совершенно нейтрален.

Она снова отводит от меня взгляд. Вызов не принят.

— Ну, я попалась кому-то другому на телефонное видео: типа автобус горит, а мы на это смотрим. И Эш там говорит, что это я сделала. А на следующее утро на первой странице местной газетки была фотка: я смотрю, как автобус горит. Ее потом использовали в суде. И видео с нами на фоне автобуса тоже.

Я видела тот ролик с горящим автобусом. Глаза у Холли сияли, как у ребенка при виде фейерверка, — радостные, живые. Ее друг Эш — грозная гора мускулов в спортивном костюме — стоял рядом с ней, ее защитник. Очень не по себе становится, когда смотришь на их радость, возбуждение, гордость. Даже жутко, с учетом нынешнего ее поведения, знать, что именно у нее вызывает улыбку.

— Ты рада, что скоро отправишься домой, Холли? — Я не надеюсь услышать честный ответ, но не спросить не могу.

Она снова быстро косится на Амала. Пауза.

— Ага, это будет здорово. Я скучаю по моей команде. И снова хочу надеть нормальные шмотки. — Она поводит плечами в своем слишком свободном свитере. — Поесть нормальной еды. Тут все такое отвратное, они почти что морят меня голодом.

— Как думаешь, ты когда-нибудь повторишь те же действия, когда окажешься на свободе, Холли? — спрашиваю я. Теперь с надеждой на ответ.

Она наконец улыбается. Выпрямляется на стуле.

— Определенно нет. Я больше не буду ничего такого делать.

Холли снова ухмыляется. И даже не пытается правдоподобно солгать. Совершенно очевидно, что она опять возьмется за прежнее. И тогда мне становится не по себе уже от этого разговора. Впервые за все время я задумываюсь, нет ли у Холли проблем с психикой. Мне очень хочется закончить это интервью.

— А какие у тебя планы на будущее?

Внезапно ее поведение меняется: ее лицо, поза, повадки. Она вдруг кажется меньше, уязвимее, чем раньше. И голос у нее вдруг становится обычным голосом двадцатитрехлетней женщины. Вежливым, открытым, дружелюбным. Перемена почти пугает. Я не сомневаюсь в том, что именно это лицо увидит комиссия по условно-досрочному освобождению.

— Я уже говорила с тюремным благотворительным фондом по поводу того, как сократить свой срок. Хочу вернуть свой долг обществу, доказать, что мне снова можно доверять. В фонде собираются дать мне работу и сотрудничать с моим инспектором, чтобы помочь мне вернуться на праведный путь, — говорит она нежным и искренним голосом.

Я продолжаю давить:

— Но чего хочешь ты, Холли? Какого будущего? Что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда? — Я пытаюсь удержать ровный тон, но сама чувствую вкус своих слов.

Холли снова улыбается, совсем невинно. Она вывела меня из себя и наслаждается этим.

— Ну, мало ли. Для начала я просто хочу отсюда выбраться. А потом… не знаю. Вам придется подождать, чтобы увидеть, да? Но ждите… великих вещей, Эрин. Великих вещей. — Ее нервирующая ухмылка снова на месте.

Я смотрю на Амала. Он смотрит на меня.

Все приобрело совершенно жуткий характер.

— Спасибо, Холли. Это замечательное начало. На сегодня достаточно, — говорю я.

И выключаю камеру.

Пятница, 29 июля

Посаженный отец

Мы устраиваем званый обед. Я знаю, что это, возможно, не лучшее время для таких вечеринок, учитывая все, что сейчас происходит, но день свадьбы приближается быстро. До него всего пять недель, а мне еще нужно попросить кого-то об очень важной услуге.

Гости будут здесь через час. Я пока не переоделась и не умылась, не говоря уже о том, чтобы начать готовить. Мы подадим жаркое. Я не знаю почему. Наверное, потому, что это быстро и просто, и мы с Марком можем готовить его вместе. Он занимается мясом, а я нарезкой. Марку очень понравилась эта метафора наших отношений, когда я ее озвучила ему чуть ранее. Редкий момент легкости. Шутка, впрочем, быстро выветрилась, и вот теперь я стою одна на нашей ультрасовременной кухне и смотрю на мясистую холодную курицу, лежащую рядом с горой овощей.

С Марком не все ладно, поэтому я сегодня опаздываю. Я отправила его прочь с кухни — готовиться. Прошло уже больше недели с тех пор, как его уволили, и он все расхаживает взад-вперед — в гостиной, в спальне, в ванной, босиком, крича при этом в телефон на людей в Нью-Йорке, Германии, Копенгагене, Китае. Нам нужен вечер отдыха. Мне нужен вечер отдыха.

Я пригласила Фреда Дейви и его жену Нэнси к нам на ужин. Вообще-то мы запланировали этот обед месяц назад. Они для нас — почти члены семьи. Фред всегда находился рядом с поддержкой и советом, с тех самых пор, как я познакомилась с ним на первой моей работе, помогая ему снимать документальную передачу про «Белый куб». И я действительно считаю, что съемки моего фильма так и не начались бы, если бы не наши с Фредом мозговые штурмы и горы отправленных им писем с упоминанием премии БАФТА в заголовках. А милая Нэнси, одна из самых мягких и теплых женщин, которых я только знала, никогда не пропускает дней рождений, открытий или сборов. Мой суррогат семьи, маленькая самодельная система поддержки.

На кухне до сих пор нет Марка, поэтому я сама начинаю готовить еду. Он уже полчаса висит на телефоне, пытается поймать очередную наводку на новую работу. Как выяснилось, удочки, о которых он упоминал в утро нашей годовщины, ничего не выловили, а тот его «друг» в Нью-Йорке оказался именно тем, из-за кого Марк, да и я вместе с ним, вляпались в то, во что вляпались. К тому времени, как я добралась домой в тот день, когда он потерял работу, Марк уже выяснил, что во всем виноват Эндрю из Нью-Йорка. Эндрю позвонил Марку в офис и каким-то образом перепутал голос Грега с голосом Марка — понятия не имею, как такое возможно, потому что Грег из Глазго [12] Жители Глазго имеют характерный шотландский акцент. (Примеч. ред.) . Так или иначе, Эндрю принял Грега за Марка и сказал ему, что чуть позже ему позвонят из нью-йоркского офиса по поводу возможной смены работы.