Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

Впереди всего-навсего один час и двадцать пять минут. Каких-то восемьдесят пять минут. Как долго тянется время, когда вы ждете кого-нибудь на углу, стоя с зонтиком под дождем! Так же, как ждал он некогда Фрэн у офиса, где она работала, когда они еще не были женаты. Ждал нередко только для того, чтобы потом узнать, что она прихворнула и пораньше ушла в тот день домой. Как же медленно идет время, если вы распростерты на больничной койке, а голова раскалывается от режущей боли! Ничего не видя, кроме белых стен, вы с нетерпением ждете, когда вам принесут очередной поднос, что будет хоть каким-то событием. О, как томительно ползет время, когда вы уже прочитали газету, в вашем радиоприемнике перегорела лампа, а ложиться спать еще рано! И сколь быстротечно, как стремительно летит то же самое время, отсчитывая последние минуты вашей жизни, и вы знаете, что скоро наступит момент, когда вы должны умереть!

Ни одни часы никогда не шли так быстро из всех тех сотен механизмов, которые он видел и налаживал. Это были какие-то дьявольские часы, где четверть часа превращалась в минуту, а минута — в секунду. Часовая стрелка даже не замирала на делениях, как ей полагалось, а непрерывно передвигалась. Секундная стрелка и вовсе вращалась в каком-то бешеном темпе, как колесо экипажа. Часы явно обманывали его, они не показывали правильного времени, кто-то испортил их.

Тик-так, тик-так, тик-так… Ему мерещилось, что они говорят: «Я иду, я иду, я иду».

После того как те двое ушли, наступила тишина, которая, как казалось, будет продолжаться вечно. Часы между тем показывали ему, что прошла только двадцать одна минута.

Без четырех два дверь наверху вдруг отворилась — благословенный, долгожданный звук! На этот раз открылась парадная дверь — с той же стороны дома, что и вход в подвал, и по полу, как кастаньеты, защелкали высокие каблучки.

— Фрэн! — закричал он.

— Фрэн! — завопил он.

— Фрэн! — завизжал он.

Но единственное, что сумел он произнести из-за проклятого кляпа, было глухое мычание, которое никак не могло пробиться через пол подвала. Его лицо потемнело от напряжения, на трепещущей шее с обеих сторон вздулись вены.

Топ-топ-топ проследовало на кухню и затихло на минуту: она выкладывала пакеты, так как никогда не пользовалась услугами службы доставки продуктов, потому что мальчики-посыльные всегда ждут десять центов на чай, — а потом шаги послышались снова. Ах, если бы здесь было что-нибудь такое, что он мог бы столкнуть своими связанными ногами, чтобы произвести грохот. Но пол в подвале был пуст, нигде ничего. Он попробовал приподнять связанные ноги и ударить ими изо всей силы по полу, — может быть, она услышит звук этого удара. Но все, чего он достиг, было мягкий приглушенный звук да еще боль от удара о каменный пол: у него на ботинках были резиновые каблуки, а повернуть ноги так, чтобы ударить о пол кожаной подошвой, ему не удалось. Боль, резкая, как от электрического разряда, поразила его ноги, пронзила позвоночник и отдалась в голове огненным всполохом взметнувшейся ввысь ракеты.

Тем временем ее шаги прозвучали по направлению к шкафу в холле, — наверное, она снимала пальто, — потом направились к лестнице на второй этаж и там затихли. Теперь на какое-то время он ничего не услышит. Но все же она была наконец в доме, с ним! Кошмарное одиночество закончилось. Он ощутил к ней такую благодарность за то, что она была здесь, рядом, чувствовал к ней такую любовь, понимал, как необходима она ему, что сам удивлялся, как мог он всего какой-то час тому назад желать ей смерти. Теперь он думал, что, наверное, сошел с ума, когда замыслил такую вещь. Отныне, если удастся ему остаться в живых, он будет относиться ко всему по-иному, не даст себе сбиться с пути — это суровое испытание приведет его в чувство. Только бы спастись, избавиться от нависшей над ним смертельной опасности, и тогда он никогда больше…

Пять минут третьего. Уже девять минут, как она вернулась… Вот уже десять… Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее его начал охватывать ужас, который немного поутих, когда она вернулась. Что это она там делает на втором этаже? Почему не спускается вниз, чтобы что-нибудь поискать? Что, здесь, в подвале, нет ничего такого, что могло бы ей вдруг понадобиться?

Он посмотрел вокруг, но это не принесло ему утешения: здесь не было ни одной вещи, за которой она могла бы спуститься. Они никогда ничего не хранили в подвале. Почему он не завален всяким хламом, как у других? Сейчас бы это могло спасти его.

Она что, собирается провести там всю вторую половину дня? Она могла ведь, так и не спустившись вниз, прилечь и вздремнуть, могла решить помыть голову или повозиться со старым платьем. Или заняться какими-то другими, обычными для женщины делами, когда ее муж на работе, не подозревая о том, к каким роковым последствиям это может сегодня привести. Не исключено, что она так и застрянет наверху, чтобы спуститься вниз только тогда, когда придет время готовить ужин, и если она в самом деле решит сделать так, то не будет ни ужина, ни ее, ни его.

Потом возникла еще одна мысль, на этот раз вселившая в него надежду. Он вспомнил о таинственном мужчине. Тот, кого он собирался уничтожить вместе с ней, может теперь спасти его, стать той соломинкой, за которую при сложившихся обстоятельствах следует немедля ухватиться. Он всегда заявлялся сюда в послеполуденное время, когда Стэппа не было дома. Так сделай же так, Господи, чтобы он и сегодня пришел. Сделай так, чтобы на этот день у них была назначена встреча, если даже они и не планировали ее заранее. Ведь если тот мужчина придет, ей непременно придется спуститься на первый этаж, чтобы впустить его. И его шансы на спасение значительно возрастут, потому что двум парам ушей труднее не услышать те еле заметные звуки, которые он еще в состоянии произвести.

Он оказался в ненормальном положении мужа, который молится и страстно желает всем своим существом, чтобы появился, материализовался, наконец, тот соперник, о существовании которого он только подозревал, хотя воочию никогда его не видел.

Одиннадцать минут третьего. Осталось сорок девять минут. Это меньше, чем первая часть киносеанса. Меньше, чем время, необходимое, чтобы постричься, если приходится ждать очереди. Меньше, чем время, необходимое для субботнего ужина. Меньше, чем время, за которое можно доехать на автобусе до пляжа и окунуться в воду. Жить, таким образом, осталось совсем-совсем немного. А он ведь рассчитывал прожить еще тридцать — сорок лет! И не раз думал о том, что ожидает его в грядущие годы, месяцы и недели. Однако в действительности у него впереди не долгие годы, а только минуты. Такого просто быть не может.

— Фрэн! — попытался крикнуть он. — Фрэн, иди сюда, вниз! Ты что, не слышишь меня? — Но кляп, словно губка, впитал в себя эти слова.