Николай Леонов - Продавец острых ощущений

— Хорошо, я принимаю ваше признание, — произнес Гуров, и мать Леонида онемела от страха. — Расскажите, как вы его убили.

— Выбросил из окна, — проговорил Леонид.

— А перед этим?

— Перед этим? — В голосе Леонида послышалось замешательство. — Ну, я его избил.

— Чем вы били Кадацкого? Сколько нанесли ударов, по каким частям тела? — сыпал вопросами Гуров.

— Послушайте, ведь вы это не всерьез? Леня просто злится, он никого не убивал, — взмолилась мать Леонида. — Леня! Прекрати немедленно!

— Молчи! Я так решил, — обращаясь к матери, произнес Леонид. — Я его убил, и точка.

— Отвечайте на вопросы, — повысил голос Гуров. — Сколько ударов, чем били, кто вам помогал?

— Откуда я знаю, сколько ударов? Я что, считать должен был?

— Можете ответить примерно. Три удара, пять, десять?

— Ну, может, десять.

— Чем били?

— Всем, что под руку попадалось.

— Кто вам помогал?

— Никто не помогал, я был один.

— Вы лжете, Леонид, только не могу понять, зачем это вам. Если хотите взять на себя чью-то вину, дело ваше, но вы ведь не пройдете и первого допроса. Вы понятия не имеете, что там произошло.

— Плевать, расскажу то, что знаю, — упорствовал парень. — Я его убил, а как и зачем, пусть выясняет прокурор.

— Сколько этажей в доме? Какого цвета фасад, что располагается рядом?

— Вы действительно думаете, что кто-то запоминает цвет фасада? — удивился Леонид.

— Сколько комнат в квартире?

— Не помню, может, одна, может, две.

— Это вы должны помнить, ведь, прежде чем начать убивать, вы должны были проверить, нет ли свидетелей, — заметил Гуров.

— Я проверил, в квартире никого не было.

— Собирайтесь, мы едем в Управление, — вдруг выдал Лев.

— Где ордер? — В голосе Леонида звучала издевка.

— В вашем случае, когда идет добровольное признание вины, за ним следует и добровольная сдача. Иначе в признании нет смысла. Или до этого раздела вы не дочитали?

Неизвестно, сколько продлился бы этот бессмысленный разговор, если бы снова не вмешалась мать парня. Она отстранила Гурова в сторону, прижалась к двери и ласково проговорила:

— Не надо, сынок. Не стоит он того.

Слез в голосе слышно не было, они беззвучно катились по щекам, заливая глянцевую поверхность двери, но Леонид каким-то образом понял, что мать плачет.

— Мама! Ну зачем ты так? Не нужно плакать, перестань. Все будет хорошо.

— Будет, я знаю. Я люблю тебя, сынок.

Больше мать ничего не добавила, но несколько секунд спустя дверь открылась, и на пороге появился Леонид. Он обнял мать за плечи, прижал к себе и принялся гладить по волосам:

— Успокойся, мама. Не плачь. Все будет хорошо. Никого я не убивал. Полковник знает, что я просто трепался. Ну, ты мне веришь?

— Верю, сынок.

Мать погладила сына по щеке и отошла в сторону. После этой сцены Леонид ответил на все вопросы Гурова, причем без былой бравады и вранья. Первое впечатление оказалось верным: версия о причастности Леонида к убийству Кадацкого оказалась несостоятельной. Лев оставил Леониду визитку и поехал в Управление. В этот момент его и застал телефонный звонок дежурного, из-за чего ему пришлось поменять планы и отправляться за Альбертом Забиулиным.

Что пожилой мужчина с обрюзгшими щеками и брезентовым рюкзаком на плече и есть Альберт Забиулин, Гуров понял сразу. Почему? Неизвестно. Сравнить Альберта с Валерием Кадацким он мог лишь условно. После смерти внешность сильно меняется, а по фотоснимку из документов вряд ли можно составить представление, как в реальности выглядит человек. Фото самого Альберта Гурову никто не предоставлял, во время телефонного разговора свою внешность он не описывал. И все же Лев не сомневался: перед газетным киоском стоит брат Валерия.

— Добрый день. — Он подошел ближе, протянул руку для рукопожатия. — Полковник Гуров. Давно ждете?

— Вы… Я… Ох! Как вы меня узнали? — отчего-то разволновался Забиулин. — Я вот стою, переживаю, как бы вас не пропустить, а вы вот так, с ходу, взяли и угадали. Профессиональный навык?

— Возможно. Я ведь не ошибся, вы — Альберт Забиулин?

— Не ошиблись. Добрый день, товарищ полковник. Вы уж простите, что я вас побеспокоил. Признаться честно, все сбережения на перелет ушли, даже на метро не осталось. Я ведь не слишком состоятельный человек.

— Работа не денежная, но для души? — Гуров сделал вид, что ему неизвестно о том, что Альберт нигде не работает.

— Скорее случайные заработки, — слегка смутился Альберт. — Я ведь образование так и не получил, брата на ноги нужно было поставить, тут не до своих желаний и амбиций. Пока Валерик рос, я работал везде, где мог хоть что-то заработать, а потом как-то нужда в образовании отпала, вроде устроился, деньги небольшие, но стабильные имел, чего ради упираться? Конечно, жалею, да что уж теперь? Время упущено.

— Обидно?

— Сейчас нет, — искренне ответил Альберт. — Наверное, так и должно было сложиться. Вы верите в судьбу?

— Как сказать, — уклонился Лев от ответа.

— А я верю. Что человеку на роду написано, то с ним и произойдет, как бы он от судьбы ни убегал.

— Выходит, вашему брату на роду написано умереть насильственной смертью?

— Выходит, так. — Альберт печально вздохнул и быстро перевел разговор: — Куда поедем?

— В Управление, — ответил Гуров. — Побеседуем, а потом будем решать, куда вас определить. К Алле поедете?

— Нет, не стану рисковать. Думаю, она мне не обрадуется. Да и мне в ее присутствии не очень уютно. Ума не приложу, как Валерик мог ее выбрать? Хотя, может быть, по молодости она была совсем другой.

— Я могу ей позвонить, вдруг передумает? Одной в пустой квартире в такое время тоже не сахар, — предложил Гуров.

— Не стоит, — поспешно отказался Альберт. — Если бы Алла хотела меня видеть, то позвонила бы. А она не звонила. Не писала. И вообще никак не обозначилась. Мой брат погиб, а она даже не удосужилась оповестить. Кто так поступает?

— Давайте отложим разговор. Приедем на Петровку, там и поговорим.

По дороге Альберт глазел в окно и то и дело издавал восхищенные возгласы. В Москве ему нравилось все: пыльные тротуары, толпы пешеходов, спешащих по делам, праздношатающиеся туристы, многоэтажные высотки и домики в три этажа старой застройки. Он был готов восхищаться даже столичной жарой, хотя столбик термометра устойчиво удерживал позиции возле цифры тридцать восемь. Если учесть жар от накалившегося за несколько дней асфальта и бетона, возгласы Альберта выглядели несколько странно.

Сам Альберт будто забыл о существовании полковника Гурова и о том, что привело его в столицу. Пару раз он даже рассмеялся, став свидетелем забавных сцен, происходивших на городских улицах. Он впитывал в себя атмосферу мегаполиса, точно астматик морской воздух. Только когда автомобиль остановился возле ворот у здания Главного управления МВД на Петровке, Альберт вернулся к реальности. Поняв, что вел себя несообразно ситуации, он растерянно заморгал и принялся оправдываться: