Николай Чергинец - Русская красавица

— Да, — кивнул старший лейтенант.

— Это не я, — на всякий случай сказала Аня.

— Никто вас и не винит. Смерть Моховчука наступила в результате несчастного случая. Неосторожное обращение с ядовитыми пресмыкающимися. Змеиный укус.

Аня рухнула в кресло.

— А ведь я допрашивал Моховчука, — как ни в чем не бывало продолжал Агеев. — Тогда, в связи с обстоятельствами смерти Родиной. И он не произвел на меня впечатления больного человека. Конечно, я не психиатр, как Сергей Сергеевич Кудин, но маньяком Моховчук не был, это точно.

— Фокусы нам показывал, — подал голос Выблый. — С долларом. Смешно… Интересно, что можно купить на полмиллиона долларов?

— А кто такой Сергей Сергеевич Кудин?

— Сосед Бойко. Доктор психологических наук, но уже давно не практикует. Странный тип… Весьма странный.

— И он считает Моховчука маньяком?

— Как раз наоборот… Он незнаком с Моховчуком, но, выслушав подоплеку дела, признал его вполне вменяемым, — ответил Агеев. — И он прав! Ведь даже маньяк остановит свою деятельность, если за его преступления садят другого. Или хотя бы сменит стиль. Но нет. Моховчук наливает в пузырек ту же кислоту, идет в казино, на люди, рискуя быть узнанным, совершает акцию на глазах у публики… Неужели он не понимал, что тем самым следствие возобновит уголовное дело по факту убийства Родиной?! Я думаю, понимал. И тем не менее не остановился, не изменил стиль — та же кислота, те же методы… Еще и часы на руку нацепил: вот я, мол, каков. Странно, не так ли?

— Вы думаете, Моховчук выполнял чей-то заказ?

— Мелковат Моховчук для роли крестного отца… Да, скорее всего заказ.

— Чей? — спросила Аня. И тут же сама ответила: — Бойко.

— Я ничего не говорил, — торопливо заметил Агеев. — Просто рассуждал сам с собой, строил версии, делился предположениями…

— Мне льстит ваше внимание.

— Дело в том, что у вас есть особый талант находиться в самой гуще событий.

— Мне это уже говорили, — покосилась на Матвея Анна.

— Значит, я не ошибся. Может, события приведут вас к разгадке. Кто знает?.. Однако дело Родиной со смертью Моховчука скорее всего будет прекращено.

— Как прекращено? — вскричала Аня. — Ведь вы сами только что сказали, что это скорее всего заказное убийство. Как и нападение на Надю.

— Практика показывает, что заказные убийства, к сожалению, раскрыть невозможно. Особенно когда вероятный непосредственный исполнитель так «вовремя» погибает от укуса змеи. Между прочим, никаких часов при нем не было обнаружено. Интересно, куда они подевались?..

— Но…

— До свидания, — Агеев поднялся и направился к двери.

— А Моховчук?.. Где он погиб? — спросила Аня. — В лесу? В зоопарке?

— В подмосковных лесах кобры пока, слава богу, не водятся. Да, да, та самая кобра, ваша знакомая… А погиб гражданин Моховчук на даче Владимира Семеновича Бойко, — Агеев как-то странно посмотрел на Измайлову. — Это за городом. Кстати, запрет на передвижения за черту города с вас снят. Если что, мой телефон у вас есть.

Он кивнул Выблому, и они покинули квартиру.

— Как старуха у разбитого корыта, — проворчала Аня. — Где же Надя? Матвей, набери ее номер еще раз.

Матвей подошел к телефону.

— А этот «лейтенант Коломбо» не так прост, как мне показалось в первый раз, — сказала Аня.

— Его фамилия Агеев, — ворчливо поправил Матвей, — старший лейтенант милиции Агеев, и ни на какого Коломбо он не похож.

— А я его таким придумала…

Электричка, естественно, оказалась переполненной, и для Нади было мучением оказаться в толпе. Она сидела, спрятавшись за темными стеклами очков, не в силах заставить себя поднять голову и посмотреть, что делается в вагоне. Она понимала, как комично ведет себя, пытаясь спрятаться среди людей, стать невидимой, замирая, как насекомое, прикинувшееся мертвым под клювом хищной птицы. Каждый раз, когда вагон останавливался, она, вцепившись в поручень, буквально боролась с малодушным желанием разрыдаться, выплеснуть свою боль и отчаяние с потоком слез.

«В конце концов, чего мне стыдиться, — уговаривала она себя. — Никто ни в чем меня не обвиняет, никто не указывает на меня пальцами, никто не смеется».

Однако вакуум, образовывающийся вокруг нее, и косые взгляды были обиднее любой открытой насмешки. Надя вся сжималась от стыда, точно совершила преступление.

В конце концов, лицо имеет глаза, рот, нос, уши, нашептывало второе ее «я». Неужели не достаточно того, что они функционируют нормально? Какое значение имеет форма? Лицо служит не для того, чтобы демонстрировать его людям, а только для тебя самой! И нечего принимать так близко к сердцу брезгливость и отвращение окружающих…

А другой голос тихо, с издевкой напоминал, что когда-то она была в центре внимания, вызывала восхищение и зависть. До сих пор рекламные плакаты с ее портретом висят на каждом углу. Какого же черта она пытается убедить себя, что лицо — ее личное дело? Не личное.

Слева от нее сидела молодая семья. Родители разглядывали рекламные листки на стенке вагона и что-то горячо обсуждали, а девочка лет семи зачарованно смотрела на Надю округлившимися от удивления глазами.

Любопытство? Нет, скорее, тревога и страх. Девочка была словно в трансе. Под этим пристальным взглядом Надя стала терять самообладание. Она резко повернула лицо к ребенку. Любопытство перешло в растерянность, а потом в ужас. Девочка прижалась к матери, заплакала, а та, приняв плач за очередные капризы, начала ее бранить.

Надя торопливо поднялась с места, стала проталкиваться к выходу. У самой двери в черном стекле она увидела свое отражение: мертвенно-блеклая, как воск, кожа, изрытая коричневыми кратерами ожогов, синеватые струпья, напоминающие чешуйки Сати. Неудивительно, что ребенок пришел в ужас. Сейчас мать начнет расспрашивать дочку о причинах плача, поднимет глаза на Надю, за ней последуют и другие пассажиры…

Поезд остановился, и Надя выскочила на платформу, будто за ней кто-то гнался. Она чувствовала себя усталой до изнеможения. Она рухнула на скамейку, которая тут же оказалась в полном ее распоряжении: люди отодвинулись, а потом и вовсе поднялись — избегали сидеть рядом с больной, пораженной кожным недугом. Глядя на это поспешное бегство, Надя почувствовала, как сжалось ее сердце.

Электронные часы под навесом платформы… Время текло для всех людей, кроме нее… Секунды, минуты, годы обтекали девушку, создавая невидимый кокон беды. Но беду эту, в отличие от неразделенной любви, болезни, безработицы, невозможно разделить с другими. Печать уродства всегда будет принадлежать только ей, и она ни с кем не сможет поделиться своим несчастьем.

«Ты чудовище, — сказала себе Надя. — Тело твое называли храмом любви, а теперь этот храм осквернен: его заполнили чешуйчатые кольца Сати. Вот холодная уродливая тварь ползет, извиваясь, по позвоночнику, становится все толще, сильнее, заполняет собой все пространство души, сама становится душой… Да, я чудовище лицом и сердцем. Чудовище должно без конца совершать насилия, потому что оно не что иное, как изобретение своих жертв…»