Вячеслав Бондаренко - Ликвидация

— Дяденька, прикурить не найдется?

— Что? — не сразу откликнулся странный ночной прохожий.

— Огонь есть?.. Нет?.. Ну и не надо…

Похоже, паренек собрался было задать стрекача, но Лапонин не позволил ему этого сделать. Он протянул руку и длинными холодными пальцами взял паренька за потертый лацкан. Щелкнула зажигалка, выбросив в темноту целый столб пламени. Паренек испуганно отшатнулся.

— Лицо мне твое знакомо, — задумчиво проговорил Лапонин, освещая зажигалкой паренька.

— Ж-живу недалеко, — цепенеющим от страха голосом проговорил тот.

— Прикуривать-то будешь?..

Паренек, стараясь держаться взросло, по-солидному, продул мундштук, сунул папиросу в рот, придвинулся к Лапонину. И тут же охнул, скрючившись. В живот ему уперся ствол пистолета.

— Прикуривай, прикуривай… — ухмыльнулся лейтенант.

Дрожащая в губах папироса наконец занялась. Парень, не подымая глаз, отстранился.

— Спасибо…

— На здоровье. — Лапонин демонстративно засунул пистолет за пояс и запахнул полу пиджака.

Паренек отошел от него на пару шагов. А в следующий момент развернулся и молча бросил в глаза лейтенанту пригоршню раскрошенного между ладоней папиросного табака…

Ослепленный Лапонин с руганью схватился за пистолет. Но выстрелить не успел — сзади на шею ему бросился хромой фронтовик с ножом.

— Вот тебе за Ваську! За Ваську!.. — исступленно выкрикивал инвалид, нанося Лапонину удары ножом в шею и затылок. — За Ваську, гад!.. За Ваську…

Лейтенант давно уже лежал неподвижно. Тротуар был красен от крови. Густой ручеек вишневого цвета струился на мокрую мостовую, быстро растворяясь в луже, а рыдающий фронтовик по-прежнему бил и бил мертвого ножом…

— Батя, тикаем… — склонился к отцу Сережка. На убитого он старался не смотреть.

Фронтовик наконец опомнился. С трудом поднявшись, изумленно смотрел на окровавленный нож в своей руке и труп убитого им человека. В соседних домах вспыхнул свет, кто-то приник к стеклу, пытаясь понять, что происходит на улице.

— Батя, пойдем… — теребил отца за рукав Сережка. — Батя…

— Бежи отсюда, Серега. — Инвалид снова опустился на панель рядом с трупом, слепо зашарил по карманам в поисках папирос.

Опергруппа подъехала через десять минут. Водитель поставил «Опель» так, чтобы фары освещали место происшествия. Курящий возле тела фронтовик даже не взглянул на подошедших Гоцмана и Якименко. Заплаканный Сережка сидел на корточках у входа в арку. Заметив взгляд Гоцмана, он отскочил на несколько шагов.

— Ку-уда побежал?! — окликнул его водитель-сержант. — Сюда иди!..

— Сядь в машину и калитку закрой, — зло оборвал его Гоцман.

Якименко склонился над убитым, коснулся его мокрого от крови и дождя лба. Он узнал человека, которого допрашивал пять дней назад. Покачав головой, вынул из мертвой руки «парабеллум». К рукоятке была привинчена серебряная табличка с гравировкой «Гвардии младшему лейтенанту Лапонину К. П. за образцовое выполнение особо важного задания командования».

Гоцман подошел к дымящему фронтовику. Тот поднял глаза:

— Я его за Ваську… Это он его тогда… в спину…

— И шо, легче стало? — хмуро обронил Гоцман. Фронтовик вытер с небритых щек слезы, покачал головой:

— Не-е…

— Давай помогай. — Якименко, пыхтя, подхватил убитого под мышки.

Фронтовик взялся за сапоги…

— Батя!.. — отчаянно выкрикнул Сережка, выбегая из подворотни и приникая к спине отца.

Гоцман зло отвернулся, хлопнул дверцей, усаживаясь рядом с водителем. Тот, так и не поняв, чем рассердил начальника, торопливо включил зажигание. А Давиду в этот момент больше всего хотелось положить на стол Омельянчуку рапорт об отставке.

Жуков, время от времени прихлебывая холодный боржом, расхаживал по кабинету, хмурился. Рядом с Чусовым стояли две пустые бутылки и стакан. Разговор шел уже второй час. Время от времени на столе тихо трезвонили телефоны, но командующий округом не обращал на них внимания.

— Повторяю, задача этой операции — накрыть всех разом! — продолжал говорить полковник. — Всех… понимаете, товарищ Маршал Советского Союза?

— Понимаю, — неожиданно покладисто кивнул Жуков. — Чего ж не понять?.. Задачу — вполне понимаю. А решением — не убедил. Не убедил, — повторил он уже тише, словно прислушиваясь к себе.

Чусов раздраженно захлопнул принесенную с собой папку, вытянулся по стойке «смирно»:

— Разрешите идти?

Маршал остановился напротив полковника, долго и пристально изучал его упрямо застывшее лицо.

— Нет, не разрешаю! Не разрешаю!.. Что раньше времени сдаешься, полковник?! Убеждай! Я же не идиот — давай, убеждай меня!..

Маршал раздраженно отодвинул стул от стола, плюхнулся на сиденье, махнул рукой — садись!.. Чусов со вздохом уселся, помолчал, собираясь с мыслями, снова раскрыл папку.

— Слушаюсь, товарищ Маршал Советского Союза… Ещё раз, по порядку… Мы имеем хорошо построенную, мощную организацию противника, действующую на территории области, возможно, еще с довоенных времен. Это факт номер один. В ее главе стоит прекрасно законспирированный, великолепно обученный, имеющий огромный опыт работы в нашем тылу немецкий агент по кличке Академик. Благодаря своим недюжинным способностям ему удалось глубоко внедриться не только в органы милиции, но и в органы госбезопасности. Это факт номер два…

Ночное море продолжало крушить свои валы о прибрежные скалы. Казалось, оно хочет взять берег штурмом и бросает в бессмысленные лобовые атаки все резервы, не считаясь с потерями. Штехель деликатно откашлянул, поерзал на холодном твердом камне.

— Так племянник передал, что вы хотели со мной встретиться… — решился он повторить.

Кречетов повернул к собеседнику ничего не выражающее лицо.

— Этот белобрысый — твой племянник?.. Выглядит дебильно.

— Сестры покойной сын, — торопливо вставил Штехель. — Сестра умерла в сорок втором. Так-то он смышленый… А вид… Что ж вид… Что-то случилось?

Кречетов вновь замолчал, глядя на бушующее море. Это настораживало Штехеля даже больше, чем вызов условным знаком на экстренную встречу. Что-то произошло. Но что?.. Он снова заерзал на камне.

— Кажется, я провалился, — неожиданно тусклым голосом проговорил Кречетов. — Гоцман на хвосте повис, как борзая. По виду биндюжник тупой, а соображает, сволочь…

— Может, убрать его, пока не поздно? — осторожно вставил Штехель.

— Поздно, к сожалению… — Кречетов покосился на соседа. — Арсенин-то не всплывет?

— Не-е… — протянул Штехель, кивая на море. — Оттуда не возвращаются…

Он задумчиво постучал носком ботинка по валуну.

— Если что со мной случится, первым делом Гоцмана убери и подругу его. Но сначала — племянника.