Николай Псурцев - Несколько способов не умереть

А на втором этаже оказался уютный, со вкусом, разноцветно подсвеченный зальчик с крохотной сценкой и тоже с зеркалами и даже с пультом для диск-жокея. И здесь тоже, как и на первом этаже, было много людей — молодых ребят и девушек. Музыка не звучала, не настало, видимо, для нее еще время, а им и без музыки было радостно, они в приподнятом настроении пребывали, они отдыхать сюда пришли, а потому и говорили без умолку, знакомились тут же, без церемоний, хохотали взрывно.

Ира подобралась, расправила плечики, потянула носом, как охотничья собачка, дичь выискивая, заскользила взглядом по пестрой толпе. А нетерпеливый Женька тянул их уже за собой, в маленькую дверцу сбоку.

И там, в директорском кабинете, тоже люди были, много, на креслах сидели, на столе даже, стояли, привалившись к стенке. Здесь построже ребята были, посерьезней, в модных костюмах, в галстуках, аккуратно стриженные. «Секретари комсомольских организаций», — шепнул Женька.

За столом, выпрямившись как на собрании, сидел молодой мужчина с озабоченным лицом. Невыразительным оно Данину показалось, гладким и сытым, будто нет у этого человека никаких стремлений особых, и сомнений никаких нет, в себе во всяком случае, и все у него хорошо, и всем он доволен, и спится ему по ночам замечательно, и работается в охотку. «А на этом месте одержимый должен быть, истовый, — подумал Вадим и перебил тут же себя, пристыдил: — Нельзя по первому впечатлению вот так огульно, ничего не зная о человеке, судить. Может, все и не так у него замечательно и хорошо».

А тут и впрямь собрание проходило, только не подготовленное заранее, импровизированное. Спорили о молодежных театральных студиях, стихийно произрастающих в городе и, как правило, выпадающих из-под контроля комсомольских организаций. Корниенко слушал ребят с непроницаемым лицом и чуть наклонив голову. А когда поднял ее и увидел Беженцева, властным взмахом руки установил тишину, указал на Женьку и сказал, обращаясь ко всем:

— Вот пресса пришла. С ней мы сейчас и посоветуемся. Ей-то и предложим нам помочь… Маловато пишут о нас, дорогой товарищ Беженцев, и не знает городская молодежь о нашем центре, вот и группируются самостийно, вокруг всяких подозрительных личностей. Сделал бы статеечку, громадненькую, на полполосы. Такую, чтоб с проблемкой, с размышлениями, с высказываниями и театральных работников, и комсомольцев, и самостийных, чтоб мнения столкнуть…

— Сделаем, сделаем, Жора, все сделаем, — радостно отозвался Женька и стал протискиваться к начальственному столу. — Весной ведь дали уже заметочку…

— Вот именно заметочку, — перебил его Корниенко, — а нам статеищу надо, а то все «сделаем», «сделаем», уже пять месяцев, а все «сделаем», «сделаем», — передразнил он Беженцева. — В горком партии, что ли, обращаться, я там могу кое с кем перемолвиться, — сказал и незаметно окинул присутствующих, наблюдая, какой эффект его слова произвели. Потом добавил:

— Ну все, на этом закончим, остановимся пока на печати. И радио подключим. Идите, отдыхайте, расслабляйтесь, развлекайтесь. Сегодня замечательная программа, и у меня для вас сюрприз.

Когда все вышли и они остались впятером, Беженцев представил своих спутников. Корниенко, как истинный джентльмен, встал из-за стола, застегнул пиджак и только тогда воспитанно поклонился. На Ирину он посмотрел с нескрываемым восхищением, поцеловал ей руку и даже, как показалось Вадиму, пожал многозначительно кончики пальцев. Когда он наклонился, Ирина хмыкнула и передернула плечиками. «И этот ей не понравился», — позабавился Вадим. На Наташе взгляд его задержался дольше, и смотрел Корниенко на нее как-то странно, будто и не человек она вовсе, а зверь диковинный, будто и не видел он ничего подобного никогда. Женька недовольно свел даже брови, приметив этот взгляд. «А вот Наташка ему больше по душе пришлась, чем «а-ля витраж», — с легким удивлением продолжал наблюдать Вадим. Ему самому Корниенко подал руку с бесстрастным и безразличным видом. Так пожимают руки вахтерам.

— Какой такой сюрприз ты обещал? — спросил Беженцев, вольготно развалившись в мягком кресле.

— О-о-о, — Корниенко со значением поднял палец. — Ладно, вам так и быть скажу, как друзьям. Через… — он взглянул на часы, — минут пять-десять придет Ракитский…

— Ой, — воскликнула Ира, недоверчиво распахнув свои густо накрашенные глазищи. — Сам Ракитский! Бог мой! Вот мужчина! Я так мечтала познакомиться…

Корниенко как-то весь ужался на мгновение после этих слов. Но только на мгновение, и никто этого не заметил, кроме Вадима, и через секунду он уже самодовольно улыбался:

— Да-да, сам Володя Ракитский.

Вадим что-то слышал об этом актере. Поэт, музыкант и исполнитель своих песен, бард — одним словом. Схож, как говорили, с Высоцким, и голосом, и манерой. Слышал, что популярен Ракитский, что смел и независим, а на концертах бывать не приходилось, не случилось, а сам и не рвался никогда, все недосуг было. Ну что ж, посмотрим, что же это за такой любимец публики. Таков ли он, как о нем говорят?

Ира теребила сидящую рядом Наташу:

— Что ты, дурочка, сидишь, ведь Ракитский же?!

— Ну так что ж? — та усмехнулась. — Плясать, что ли?

Корниенко, перекладывая бумаги на столе, искоса взглянул на Вадима, как, мол, не задевает его Ирина болтовней. Ведь вроде с ней он пришел. Но ничего, видимо, не прочел на равнодушном лице Данина и расстроенно оттого, что ничего не углядел, поджал губы.

За дверью оживленно зашумели, Корниенко излишне торопливо выбрался из-за стола и ринулся к двери. Но она уже отворилась, и в проеме показался невысокий ладный парень лет тридцати, с длинным жестким лицом, крупным носом, тяжелым подбородком и тяжелым взглядом. Был он в темном свитере, в вельветовых черных джинсах, в белых туфлях, в руке держал футляр с гитарой. «А ведь и внешне похож», — удивился Вадим.

— Здравствуй, Володя, — расплываясь в самой благодушной улыбке, протянул к нему руки Корниенко, — ты вежлив, как король.

Ракитский устало кивнул ему и потянул за собой дверь. Но она не поддалась, за его спиной в полумраке светлело множество любопытствующих лиц. Корниенко замахал на них руками:

— Товарищи, товарищи, посторонитесь. Так же нельзя.

И опять наступила пора пожимания рук. Ракитский женщинам пальцев не целовал, пожимал только поспешно их ладошки и кивал учтиво. Ирина вся затрепетала, когда он улыбнулся ей, хотела что-то сказать, уже приоткрыла яркий полный рот, но решила, видимо, что еще не время, именно решила, а не замешкалась, не смутилась — и не сказала поэтому ничего, а только обольстительно улыбнулась в ответ. Данину показалось, что он услышал легкий запах спиртного перегара. Это от Ракитского, верно. Для храбрости выпил, для куражу?