Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Он тенью проскользнул за спинами жадно глазеющих на кровь охранников и тихо растворился в сумраке за микроавтобусами. Здесь пахло сырым цементом, дизельным топливом и табачным дымом, в темноте разгорались и гасли огоньки двух или трех сигарет. Со стороны ринга доносился рев толпы и усиленный мегафоном голос рефери, который возвещал результат очередного поединка.

— Четыре — ноль, — произнес в темноте негромкий хрипловатый голос. — Выносливый черт!

— Кавказцы — они такие, — откликнулся другой. — Недаром же половина сборной по борьбе оттуда! Ничего, сейчас твой его уделает. А твой не справится — мой загасит. Не железный же он, в самом-то деле!

— Дубовый, — предположил первый голос. — Как весь, не знаю, но башка точно из дубового комля. Надо же было такое учудить! Сатисфакция ему понадобилась… Будет тебе сатисфакция, баран!

— Что баран, то баран, — ответили ему, и по голосу чувствовалось, что собеседник ухмыляется. — Прикинь, заявился к моему и спрашивает: «А правда, что ты мне полуфинальный бой за бабки слил?» Типа он не в курсе!

— Ну, не скажи. Был бы в курсе, зачем бы ему тогда понадобилась вся эта бодяга?

— Для пиара.

— Ни хрена себе пиар! Он же после такого пиара до конца жизни с инвалидного кресла не встанет! Ладно, хрен с ним, сам напросился. Все, давай, я погнал, сейчас наш выход.

Вскоре из крайнего микроавтобуса вышла и направилась в сторону ринга небольшая группа людей. В центре, одетый в полосатый халат и пляжные шлепанцы, шел бритоголовый мужчина лет тридцати пяти с крутыми плечами и могучим бычьим загривком — очередной боец, как и его предшественники, твердо намеренный доказать Черному Барсу, что без денег своего тренера тот не стоит выеденного яйца. Впереди, светя под ноги сильным ручным фонарем, шагал охранник, еще двое на всякий непредвиденный случай прикрывали участника состязания с флангов. Шествие замыкал, неся полотенце и бутылку с водой, секундант — тот самый обладатель хрипловатого голоса, что предрекал Дугоеву жизнь в инвалидном кресле.

На полпути они были вынуждены остановиться, встретив неожиданное препятствие в лице некоего неизвестного гражданина достаточно предосудительной наружности. Гражданин был одет не по погоде: верхняя одежда на нем отсутствовала, зато на переносице кривовато сидели сбившиеся на сторону темные солнцезащитные очки. Небритая физиономия имела то расслабленное и одновременно деревянное выражение, которое свойственно людям, находящимся в шаге от сильного алкогольного отравления. Гражданин покачивался и распространял запах перегара, такой сильный, что чувствовался даже сквозь запах дыма от сигареты, что тлела у гражданина в зубах.

— Прошу прощения, — слегка заплетающимся языком сказал он, — всего один вопрос. Ну что, вам жалко, что ли?

— Погоди, — сказал бритоголовый боец охраннику, который уже протянул руку, намереваясь убрать алкаша с дороги. — Ну?

— Скажите, пожалуйста, — глотая звуки и целые слоги, обратился к нему пьяный, — а вам не совестно? Ну вот совсем-совсем? Ни капельки?

— Че-го-о?! — набычился боец.

— А я чего, я — ничего, — извиняющимся тоном забормотал пьяный. — Просто как-то некрасиво получается…

— Что некрасиво?

— Да вот это все… Вы же понимаете, что после четырех боев подряд им можно полы мыть, но все равно идете на ринг. Неспортивно как-то…

Боец снова удержал охранника, порывающегося прекратить дискуссию силовыми методами.

— Его никто силком на ринг не гнал, — сказал он спокойно. — Сам захотел доказать, что у него писюн длиннее и яйца тверже, чем у нас всех, вместе взятых. Вот пускай теперь и не жалуется… Это он тебя, что ли, подослал? Передай ему, что уже поздно. Деньги свои пусть засунет себе в зад…

— Какие деньги? — перебил его пьяный, в голосе которого теперь звучало неимоверное пренебрежение. — Кто тебе, петушаре, деньги предлагает? Да я сам, если захочу, тебя соплей перешибу!

— Уберите, — не опускаясь до практической проверки последнего хвастливого заявления, коротко распорядился боец.

— Но-но, не лапай! — завопил пьяный, неожиданно ловко увертываясь от рук пытающихся схватить его охранников. — Не нарушай мое личное пространство, я щекотки боюсь! Пусти руку, козел!

Выдвинув последнее требование, он неуклюже размахнулся и засветил кулаком в глаз охраннику, которому удалось-таки схватить его за рукав. Это было не очень больно, но крайне оскорбительно; охранник немедленно осатанел и попытался дать сдачи, но пьяный рванулся, вывернулся, рукав его фуфайки с треском оторвался, и нарушитель спокойствия вновь обрел временно потерянную свободу передвижений.

— Кофту порвал, козел! — возмутился он, отскочив от противника на пару метров. — И откуда только вас, пидоров, берут, с какой, сука, помойки?

На него кинулись втроем, он опять увернулся, потом еще раз и еще. Над гомоном толпы витал голос распорядителя, возвещающий имя очередного участника кровавого марафона. Не имея ни времени, ни желания ждать окончания затеянной случайным поборником справедливости игры в салочки с охраной, поименованный участник махнул рукой своему секунданту и продолжил путь. Прямо по курсу сияло размытое облако света, на фоне которого сплошным неровным частоколом торчали головы и машущие руки зрителей. Впереди бестолково мельтешил, мечась из стороны в сторону, фонарь, обозначавший сложный зигзагообразный маршрут, которым пьяный чудак пытался уйти от погони. Его судьба на ближайшее время была столь же предсказуема, сколь и незавидна, и Паша Молния — так звали бойца — без усилий выбросил этого дурака из головы: нужно было хорошенько настроиться на предстоящий бой, потому что Черный Барс, даже вымотанный до предела, оставался Черным Барсом — действующим чемпионом России.

Упомянутый несколько выше маленький винтик, воплощенный в прозвучавшем из уст Глеба Сиверова призыве к человечности, сам по себе не мог ни на что повлиять и что-либо изменить. Но, будучи вставленным куда надо, он сыграл свою роль: ударно-спусковой механизм сработал, боек с силой опустился на капсюль, пороховой заряд воспламенился, и пуля, покинув канал ствола, устремилась к цели.

Внешне все это, разумеется, никоим образом не напоминало полет пули и, уж тем более точное попадание в цель. Окончательно взопревший распорядитель, вооружившись мегафоном, прокричал имя следующего участника: Паша Молния. Ник-Ник не сумел сдержать горестный вздох: Паша не зря получил свое прозвище. В прошлом он четырежды выигрывал чемпионат России и до сих пор, несмотря на уже солидный по спортивным меркам возраст, реально претендовал на то, чтобы завоевать чемпионский пояс в пятый раз.

Марат поднялся с табуретки, оттолкнув своего секунданта — какого-то незнакомого Безродному подозрительного субъекта, что неумело суетился вокруг него с полотенцем. По уму, это самое полотенце давно следовало бросить на ринг, но совета Ник-Ника тут никто не спрашивал. Он мог попробовать вмешаться, но что толку? На ринг его не пустят, а из-за спин охраны он может кричать все, что заблагорассудится: Марат все равно не отреагирует. Все, что может сказать ему тренер, он прекрасно знает сам; он знал это, когда обзванивал своих соперников, предлагая честный реванш, и многие из них наверняка говорили ему то же самое, но этот упрямый ишак все равно поступил по-своему, пытаясь доказать что-то не столько окружающим, сколько себе самому. И Николай Николаевич знал: он не успокоится, пока не добьется своего или не сдохнет на ринге. А впрочем, почему «или»? В данном случае это одно и то же…