Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

— Как аукнется, так и откликнется, — кивнул Глеб, не подозревая, что цитирует покойного Стрельцова. — Значит, пятнадцать. Посредник, который меня нанимал, чтобы ликвидировать вас, плюс те три чудака, что пытались ликвидировать меня самого, — вместе это уже девятнадцать… Может, подскажете еще кого-нибудь, просто для ровного счета?

Федор Филиппович пожал плечами.

— Их почти наверняка больше, — сказал он. — В Якутии, в Штатах, да и московские дела еще не все распутаны… Ты это к чему?

Сиверов одним движением опрокинул остальные патроны и, взяв со стола обойму, начал по одному загонять их туда.

— Люди гибнут за металл, — сказал он. — Да в каких количествах! Да добро бы за металл или за те же алмазы — нет, за бумажки с портретами мертвого дяденьки в буклях! Народу накрошили, как на войне, честное слово. Аналитики… Тьфу!

Он избыточно сильным ударом ладони загнал обойму в рукоять «стечкина», оттянул затвор, дослав в ствол патрон, аккуратно спустил курок и поставил пистолет на предохранитель.

— Что ты носишься с этим старьем? — чтобы направить ставший беспредметным разговор в другое русло, ворчливо спросил Федор Филиппович. — У тебя же целый арсенал, а ты все со «стечкиным» да со «стечкиным»…

— Люблю классику, — сообщил Слепой и в подтверждение своих слов нажатием кнопки на пульте включил музыкальный центр.

Откинув голову на спинку кресла, он закрыл глаза, всем своим видом демонстрируя полную готовность вкусить сокровищ мировой музыкальной культуры. Комната наполнилась рыданиями скрипок и виолончелей. Разговаривать стало невозможно, да, в сущности, и не о чем. Испытывая неловкость, которая уже давно сделалась его верной спутницей в такие моменты, Федор Филиппович расстегнул портфель и выложил на стол туго набитый конверт без имени и адреса. Сиверов сидел неподвижно, с запрокинутой головой, лишь кисть его правой руки едва заметно шевелилась в такт музыке, как будто Глеб дирижировал невидимым оркестром. Федор Филиппович уперся ладонями в колени, готовясь встать, и вдруг понял, что идти ему никуда не хочется — настолько, что он даже готов безропотно смириться с перспективой провести некоторое время в обществе Моцарта, Вивальди и других именитых покойников.

— Жизнь коротка, искусство вечно, — не открывая глаз, вдруг изрек Сиверов.

Федор Филиппович мысленно плюнул и, расслабленно откинувшись на мягкую спинку дивана, сунул в рот мятный леденец.