Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

— Впадаешь в детство, — елозя электробритвой по заросшей седой щетиной щеке, заметил он. — Гляди, уже и донкихотствовать начал… А главное, я далеко не уверен, что из твоего донкихотства выйдет хоть какой-нибудь толк.

— А когда из донкихотства выходил толк? — резонно возразил Глеб. — И потом, у человека должен быть выбор.

— Выбор есть всегда, — невнятно, ибо в этот момент, задрав голову и оттопырив нижнюю губу, выбривал нижнюю часть подбородка, напомнил генерал.

— Выбор выбору рознь, — сказал Сиверов. — В идеале выбор должен делаться на основании полной, правдивой информации…

— С соблюдением принципов демократии, законности, прав человека и идеалов гуманизма, — саркастически подхватил Федор Филиппович. — Ты вроде еще не помер, а требования выдвигаешь такие, словно уже получил постоянную прописку в раю.

Глеб выставил перед собой указательный палец.

— Один, — сказал он почти просительно. — Один маленький, частный случай. Вам жалко, что ли?

— Да на здоровье, — продув бритву и сматывая шнур, пожал плечами Потапчук. — Охота тебе лишний раз убедиться в несовершенстве человеческой природы — полный вперед. Только потом не жалуйся, я тебя утешать не стану… Хорошо! — добавил он бодро, проведя ладонью по гладко выбритой челюсти. — Надоело ходить дикобразом. Удивительно все же, как легко люди покупаются на такую примитивную мимикрию, как затрапезный вид!

— Несовершенство человеческой природы, — передразнил начальство Сиверов. — Провожают по уму, а встречают все равно по одежке — увы, увы…

…Приподняв пластмассовую шторку, Глеб посмотрел в окно, но увидел только смутное, нечеткое отражение своего лица да несколько неподвижно повисших в кромешном мраке светлых точек, обозначавших звезды. До Нью-Йорка было еще четыре с половиной часа полета, и за это время ему не мешало бы выспаться. Сон не шел. Некоторое время Глеб развлекался тем, что вглядывался в лица пассажиров, пытаясь угадать, кто из них только притворяется спящим. Несомненно, такой человек здесь был: в каждом рейсе на борту находится вооруженный сотрудник службы безопасности авиакомпании. Специально для таких людей знаменитая американская компания разработала бескурковый легкосплавный револьвер тридцать восьмого калибра «Смит-Вессон охрана авиалиний»; строго говоря, прежде всего следовало бы разработать стрелка, в десяти из десяти случаев дырявящего террористов, а не корпус самолета. Глеб подумал, что когда его, наконец, отпустят на покой с нынешней работы, можно будет попробовать себя на этом поприще — скучновато, спору нет, зато платят, наверное, недурно и есть возможность посмотреть мир. Причем именно посмотреть — спокойно, без оглядки на сотни привходящих помех и угроз и необходимости кого-то пришить к назначенному сроку…

Поймав себя на этих мыслях, он невесело усмехнулся: оружие, опять оружие… Куда ни повернись, о чем ни начни думать, все равно рано или поздно вернешься мыслями к пистолету. Ну его к дьяволу, подумал Глеб, в этот раз обойдемся без него. Двойняшки из Интерпола решили, что он опять водит их за нос, а Глеб говорил чистую правду: в этой поездке пистолет ему был не нужен. Его оружие находилось при нем и относилось к тому типу вооружений, против которого ничего не имеют даже сотрудники таможенной службы Соединенных Штатов.

Он натянул плед до самого подбородка, устроился поудобнее в кресле, закрыл глаза и усилием воли выбросил из головы все до единой мысли. Через тридцать секунд он уже мирно посапывал, перестав наконец действовать на нервы сидящей наискосок через проход от него с закрытыми глазами и бескурковым «смитти» под юбкой миловидной рыжеволосой и веснушчатой дамочке, совершавшей свой первый полет в качестве замаскированного сотрудника службы безопасности авиакомпании.

Яркий режущий свет, спертый, несмотря на обширность помещения, воздух, сотни, тысячи бледных пятен, шевелящих темными дырами ртов, жадно пялящихся, нетерпеливо ждущих, готовых разразиться оглушительными воплями, ревом и свистом. Тяжелый запах пота, железистый привкус крови во рту, боль, на которую привычно не обращаешь внимания. Нарочито бодрый голос комментатора, скороговоркой лопочущий что-то на чужом языке, пестрота рекламных щитов и растяжек, медные удары гонга, девицы в блестках и перьях, выделывающие на забрызганном кровью ринге танцевальные па в перерывах между раундами, — знакомый, давно ставший привычным фон. На этом фоне, как надутый водородом воздушный шар, плавает в жемчужной дымке усталости лицо Ник-Ника. Его губы шевелятся, его голос звучит в ушах, и слова странным образом попадают в такт взмахам полотенца, которым размеренно, как машина, работает секундант.

— Хорошо, хорошо, молодец, сынок, — говорит Ник-Ник. — Ты все правильно делаешь, грамотно, так держать. Только немного аккуратнее, Фима, кажется недоволен. Не стоило подбивать парню глаз, чемпион должен иметь товарный вид.

Марат смотрит на сидящую в противоположном углу ринга бледную, густо покрытую татуировками гору мышц, уделяя особое внимание наливающемуся под правым глазом приличных размеров фонарю, и находит, что это украшение очень к лицу действующему чемпиону мира. Это мнение лучше оставить при себе; с некоторых пор — если быть точным, со вчерашнего вечера — Марат Дугоев сильно поумнел и научился держать язык за зубами, оставляя при себе многое, о чем Ник-Нику не мешало бы знать. Он узнает, но не сейчас, а когда придет время — ни минутой раньше, ни минутой позже. Потому что именно так они договорились: момент истины — восьмая минута четвертого раунда финального боя за звание чемпиона мира…

Марат красноречиво трогает кончиками пальцев пластырь, которым заклеена рассеченная бровь.

— Это бои без правил, а не балет, — говорит он. — Люди приходят, чтобы увидеть кровь. Нам никто не поверит, если победа достанется ему без единого синяка. Ты сам так сказал, помнишь?

Николай Николаевич Безродный кивает: это правда. Сказано на эту тему было многое. Откровенно говоря, он сам чертовски устал от собственной болтовни, но тренер — это в первую очередь педагог, который обязан не только обучить своего подопечного всем тонкостям того или иного вида спорта и привести в идеальную физическую форму, но и должным образом психологически настроить — на победу или почетное поражение, зависит от обстоятельств.

Последний раз они говорили на эту тему сегодня утром. Марат опять был чернее тучи, но Николай Николаевич для себя решил считать это следствием проблем с адаптацией, вызванных резкой сменой режима сна и бодрствования. За завтраком Ник-Ник как бы между прочим напомнил, что Бешеный Бык Фаррелл должен одержать победу в предстоящем бою на восьмой минуте четвертого раунда. После того как накануне в неофициальной, дружественной обстановке он презентовал другу Фиме привезенный из России сувенир — малую боксерскую грушу с дарственной надписью фломастером (которую можно было оставить на память, а при желании — легко смыть), — эта тема волновала его больше всего. За три дня до судьбоносного поединка действующий чемпион устроил очередной пьяный дебош в общественном месте, был задержан полицией, доставлен в участок и выпущен оттуда под весьма солидный залог. В результате этого происшествия, почти наверняка инспирированного изобретательным Фимой Штейнбоком, ставки против Бешеного Быка подскочили до небес.