Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Глеб Сиверов сидел в кресле и, расстелив на журнальном столике газету, чистил пистолет. Федор Филиппович расположился рядом на диване; примостившись на свободном от газеты краю стола, он без видимого удовольствия прихлебывал из большой фаянсовой кружки слабо заваренный зеленый чай. При этом он неодобрительно поглядывал на небольшой плоский телевизор с жидкокристаллическим экраном, что мерцал яркими красками и вполголоса бормотал на стене напротив дивана. Генерал Потапчук относился к телевизору с большим предубеждением. Он охотно признавал, что телевидение является одним из величайших изобретений человечества, которое, как и подавляющее большинство изобретений, используется так, что лучше уж было бы вовсе ничего не изобретать. В данный момент Федор Филиппович предпочитал держать это мнение при себе, и вовсе не потому, что был в гостях и не хотел лезть со своим уставом в чужой монастырь. Альтернативой просмотру телевизора было прослушивание музыкальных записей, впечатляющая коллекция которых занимала почти половину комнаты, а меломаном генерал никогда не являлся — скорее уж наоборот.

Кроме того, он подозревал, что Глеб включил телевизор неспроста — уж точно не затем, чтобы насладиться каким-нибудь боевиком, эстрадным концертом или очередным выпуском одного из этих треклятых реалити-шоу.

В данный момент по телевизору передавали новости. Симпатичная дикторша, выглядевшая очень аппетитно в плотно облегающем деловом костюме, соблазнительно шевеля пухлыми губками, мелодичным голоском поведала многомиллионной аудитории о сомнениях, испытываемых некоторыми экспертами в отношении того, что трупы, тайно захороненные в пустыне ливийскими повстанцами, действительно принадлежат полковнику Каддафи и его сыну. Затем вскользь, как бы невзначай, прошлась по биржевым котировкам, безмолвно предлагая зрителям, еще не утратившим остатков здравого смысла, самостоятельно сложить два и два, после чего переключилась на светские новости: юбилей очередной звезды, скандал в труппе всемирно известного театра… Перебарывать желание завладеть пультом и выключить эту шарманку становилось все труднее, но тут дикторша все тем же бодрым голоском сообщила:

— Накануне на пресс-конференции, которую дал для представителей столичных СМИ, чемпион России и мира по боям без правил Марат Дугоев, известный в спортивных кругах под псевдонимом Черный Барс, объявил о своем решении на пике карьеры оставить большой спорт и перейти на тренерскую работу.

Федор Филиппович удивленно приподнял бровь и осторожно поставил чашку на край стола.

— Некоторые спортивные журналисты, — продолжала дикторша, — связывают это беспрецедентное решение с трагической смертью Николая Николаевича Безродного, который был тренером Дугоева и погиб в тот самый день, когда его воспитанник завоевал чемпионский титул. Обстоятельства смерти заслуженного тренера России до сих пор окончательно не ясны. По данным американских СМИ, буквально через час после окончания боя за чемпионский пояс Николай Безродный упал с платформы одной из станций нью-йоркской подземки под колеса проходящего поезда…

Глеб отложил разобранный, лоснящийся от свежей смазки пистолет, тщательно вытер чистой тряпочкой замасленные пальцы, взял лежавший на подлокотнике пульт и выключил телевизор. Вид у него был абсолютно невозмутимый; положив пульт на прежнее место, он спокойно вернулся к прерванному занятию.

— Надеюсь, это не твоя работа, — осторожно произнес Федор Филиппович, когда убедился, что комментариев не последует.

— Почему не моя? Моя, — энергично орудуя шомполом, возразил Слепой. — В некотором роде. Под поезд я его, конечно, не толкал. Я вообще не имел ни времени, ни желания об него мараться, у меня других дел хватало. Можете не верить, но вытащить оттуда этого чудака — я имею в виду Дугоева — и живым доставить в аэропорт было не так-то просто. Благодаря его выходке серьезные люди в тот вечер потеряли очень серьезные деньги…

— А к упомянутой выходке его подстрекнул ты, — предположил генерал.

— Льщу себя такой надеждой… Так вот, серьезные люди подобных вещей не прощают, как вы понимаете. Я не знаю, как и что там было в метро, но не удивился бы, узнав, что Ник-Ник сиганул на рельсы сам, без посторонней помощи. Правда, характер у него был бойцовский, несмотря ни на что, поэтому я все-таки склоняюсь к мысли, что ему помогли. И решение Дугоева, которое эта дамочка, — не поднимая головы от своего рукоделья, он кивнул в сторону телевизора, — назвала беспрецедентным, меня вовсе не удивляет. Чемпион мира, особенно по боям без правил и особенно в наше время — это во многом космополит, человек мира, перекати-поле. Только катается оно не по голой степи, а по большим городам. Матчи, светские мероприятия, контракты, съемки в рекламе какого-нибудь очередного одеколона…

— Нового бритвенного станка с десятью лезвиями, — подсказал Федор Филиппович. — С его щетиной это самое то.

— Вот-вот, — согласился Сиверов, неторопливыми точными движениями собирая пистолет. — В общем, поездить по миру пришлось бы. И в первой же поездке с ним бы почти наверняка что-нибудь стряслось — отравление устрицами, кирпич с крыши… да мало ли способов! Когда серьезные люди на кого-то обижаются, это, как правило, надолго. Вот он и решил, что в Махачкале, среди земляков, будет намного спокойнее. Тем более что он теперь, считайте, национальный герой, и даже у очень серьезных людей вряд ли хватит пороху объявить войну субъекту Российской Федерации только затем, чтобы поквитаться с одним отдельно взятым гражданином, будь он хоть трижды чемпион.

Федор Филиппович хлебнул чаю, подумал, не развернуть ли мятный леденец, но решил воздержаться: побороть желание выкурить сигарету это средство почти не помогало, а вот зубную боль вызвать могло запросто.

— Зря он это, — сказал он. — Это я о твоем чемпионе. При случае так ему и передай. Никто его там, за бугром, не поджидает, всем уже давно и прочно не до него. У них сейчас хватает проблем посерьезней.

Сиверов молча вскрыл коробку пистолетных патронов и начал по одному выставлять их на стол, выстраивая в шеренгу. Вид у него при этом был такой, словно он ничего не слышал, и Федор Филиппович подумал, что пора избавляться от привычки делать провокационные заявления, рассчитанные на реакцию типа: «Как?! Не может быть! Потрудитесь объясниться!» С Сиверовым эти номера не проходили, генерал убеждался в этом сто раз.

— Американцы никак не могли выйти на главного заказчика, — сказал Потапчук. — Знали, откуда поступают партии контрабандных алмазов, знали, кто посредничает при сделках, знали, кто их сбывает, — в общем, неплохо видели всю сеть. А паучка, который ее сплел, отыскать не могли. А паучок прокололся на мелочи: дал небезызвестному господину Штейнбоку взаймы четыре миллиона, чтобы сделать ставку на подпольном тотализаторе, да еще и от себя столько же прибавил. А когда денежки крякнули, не захотел с этим смириться и начал прессовать уважаемого Ефима Моисеевича, которого к этому времени уже очень плотно вело ФБР. Так что сейчас они общаются на очных ставках… — Он вдруг ухмыльнулся и добавил: — Дорого бы я дал, чтобы на это посмотреть! Воображаю, как смачно они там лаются! Жаль, кругом одни американцы, некому по достоинству оценить этот цирк. Босс, он же кредитор Ефима Моисеевича, — он ведь из той же… эээ… скажем так, диаспоры. Оба — одесские евреи, так что на очных ставках там наверняка каждый раз открывается маленький филиал Привоза.