Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

— И в чью же, по-вашему, калитку вы звоните? — пришел на выручку обиженно насупившемуся напарнику лейтенант.

— В калитку директора завода «Точмаш» Горчакова Михаила Васильевича, — предельно недовольным тоном сообщил Юрий. — Я что, ошибся адресом?

— Да нет, — сказал лейтенант, — не ошиблись. Только его дома нет. Он сейчас на заводе, у них там какое-то ЧП…

— А семья его где?

— Да я их что… гм… Что я им — нянька? — обиделся патрульный. — Может, в гости ушли, может, в отпуск укатили — на море, в Египет или в Турцию… Откуда я знаю? Вы бы лучше в гостиницу ехали, тут недалеко — вон на том углу налево повернете, и через пару километров будет вам гостиница. А Горчакова ждать не стоит, там у них что-то серьезное, до утра точно не вернется.

— А как проехать на «Точмаш»? — невинным тоном поинтересовался Юрий.

Патрульные заметно напряглись. Сержант, как младенец в пустышку, вцепился в казенник автомата, ища успокоения в привычной тяжести вороненого металла, а лейтенант озадаченно дернул книзу козырек фуражки.

— А зачем вам на «Точмаш»? — спросил он.

— Машину заточить, — сказал Юрий, кивнув в сторону «ягуара», и, опять не к месту вспомнив Джеймса Бонда, добавил: — Под «астон-мартин».

— Типа, как у агента ноль-ноль семь? — неожиданно блеснул эрудицией сержант.

— Что за допрос, командир? — подчеркнуто проигнорировав этого знатока бондианы, строго осведомился Якушев у лейтенанта. — В чем дело? Знака, запрещающего стоянку, здесь нет, и закона, ограничивающего право гражданина Российской Федерации гостить у другого гражданина Российской Федерации, я не знаю. А если существует какое-нибудь постановление местных властей, вводящее такое ограничение, оно явно противоречит российской Конституции. Я трезв, не нарушаю общественного порядка, так какого дьявола, повторяю, я должен перед вами отчитываться?

— Ничего вы мне не должны, — буркнул лейтенант и небрежно взял под козырек. Выглядело это так, словно он не отдавал честь, а лениво отгонял вьющуюся перед лицом надоедливую муху. — Счастливого пути. Гостиница налево и прямо.

— А «Точмаш»? — лишний раз подтверждая справедливость нелестного мнения жителей глубинки о москвичах, требовательно напомнил Якушев.

— А я вам не справочное бюро, — сравнял счет лейтенант, и, дернув за рукав сержанта, который сверлил Юрия неприязненным взглядом из-под козырька кепи, направился к машине.

— Ну, не козлы?! — вполголоса воззвал Юрий к наливающимся густой вечерней синевой небесам, сел за руль, запустил двигатель, включил фары и, раздвигая хромированной решеткой радиатора плотный, теплый, как парное молоко, пахнущий луговыми травами воздух, повел «ягуар» в указанном лейтенантом направлении.

«Бобик» проводил его до самой гостиницы, посвечивая фарами в зеркала, и, забросив полупустую сумку и чехол с костюмом в выделенный ему номер, Юрий совсем не удивился, когда, выглянув в окно, увидел полицейскую машину на противоположной стороне улицы.

Это было неприятно, но совсем не страшно: удобства в здешнем «Хилтоне» размещались на этаже, и окно туалета, как уже успел убедиться Якушев, выходило во двор.

Подполковник полиции Анатолий Павлович Сарайкин сидел за письменным столом в своем рабочем кабинете и задумчиво ковырял в носу, время от времени облизывая извлеченный из ноздри палец. Он знал, что это не просто дурная, а отвратительная привычка, но что с того? На людях, даже в кругу семьи, он этим не занимается, и кому какое дело, чем он грешит наедине с собой?

Действующий президент неодобрительно наблюдал за манипуляциями подполковника с висящего у него за спиной портрета, но Сарайкина этот строгий взгляд нисколечко не волновал: времена, когда такие портреты внушали священный трепет наравне с иконами, к счастью, остались в прошлом. Портрет — это просто прямоугольник запачканной типографской краской бумаги. Это во-первых. А во-вторых, президент — точно такой же человек, как и все простые смертные, и ничто человеческое ему не чуждо. Кто знает, чем он занимается, когда его никто не видит? В чиновнике любого уровня главное — то, как он работает, а его маленькие слабости — его же личное дело. Подполковник Сарайкин считал, что работает хорошо — отчетность, по крайности, в порядке, и взысканий на него не налагали уже лет пять, если не больше. Чего ж еще-то? А президент, между прочим, не напрасно повешен лицом к двери, за спиной у Анатолия Павловича. Не за ним он наблюдает, не на него хмурится, а на тех, кто входит в дверь. Затем его туда и повесили, чтобы каждый, кто переступает порог кабинета, лишний раз вспомнил, КТО висит… то есть, тьфу ты! — кто стоит у подполковника Сарайкина за плечами.

Маленькие слабости наподобие привычки ковырять в носу, считал подполковник Сарайкин, себе нужно прощать. А то будет как с той старухой, про которую, помнится, за бутылкой рассказывал местный священник, отец Игнатий. Приходит это она на исповедь и кается: прости, батюшка, согрешила — в речке третьего дня купалась, не утерпела и в воду пукнула! Ну, вот что ей, дуре старой, на это скажешь?

Кроме того, подполковник Сарайкин, хоть и не решал в данный момент вопросы государственной важности, не просто валял дурака, ковыряя в носу, — он ждал. Где-то с полчаса назад, буквально через десять минут после того, как он явился на службу, ему позвонил дежурный и доложил, что его настойчиво домогается какой-то столичный фрукт — некто Олег Николаевич Ольшанский, подкативший к зданию управления на роскошном, хоть и основательно запыленном, черном «ягуаре» с московскими номерами.

Об этом фрукте Анатолий Павлович уже был наслышан, и все услышанное вызывало у него определенную настороженность. Область наверняка была в курсе здешних дел, но покуда помалкивала, что можно было считать знаком если не полного одобрения, то, как минимум, согласия с избранной подполковником Сарайкиным линией поведения. Правда, это молчание могло означать затишье перед бурей, но командир рейдеров был прав: отступать некуда, партию придется доиграть, и, если все кончится благополучно, с Сарайкиным ничего не случится: победителей не судят. В общем, почти сутки все складывалось хоть и не блестяще, но вполне себе недурно, а вчера под вечер в городе вдруг объявился этот перец из Москвы, прямо-таки сгорающий от нетерпения повидаться с Горчаковым и его семьей и побывать на «Точмаше».

Просто знакомый? Хорошо, если так. А что, если это лазутчик, посланный службой безопасности головного предприятия «Точмаша»? Покрутится тут с полдня, оценит обстановку — ему, если он профессионал, это не составит никакого труда, — звякнет в Москву по мобильному, и уже назавтра, если вообще не через час, город наводнят набитые вооруженными до зубов, высокооплачиваемыми боевиками бронетранспортеры. У проходной «Точмаша» начнется настоящая война, и где, угадайте, уже следующим утром окажется подполковник Сарайкин? Ну, где?.. Кто сказал неприличное слово? Ты? Молодец, мальчик, правильно угадал — именно там…