Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

Дудки, приятель. Огонь — он жжется.

Включив потолочный плафон, полковник при его жиденьком, желтушном свете тщательно обыскал карманы и сумку Зударева. Паспорт на чужое имя и деньги он забрал: покойнику наличные не требуются, а паспорт мог стать ниточкой, способной привести ищеек к тому, кто его выдал. После этого, не церемонясь, он взял Зуду за шиворот, одним мощным рывком выдернул из машины и, не останавливаясь, волоком потащил через подлесок к яме, образовавшейся под корнями поваленной сильным ветром старой ели. Спихнув его на дно оплывшего, присыпанного старой хвоей и лесным мусором углубления в песчаной почве, полковник отправил следом полупустую сумку с нехитрыми пожитками. «Аккуратнее, шеф, не дрова везешь», — невнятно пробормотал Зуда и свернулся на дне ямы калачиком. Видимо, ему снилось, что он едет в такси.

Не имея намерения его в этом разубеждать, Сарайкин аккуратно натянул хлопчатобумажные рабочие перчатки, извлек из-под полы спортивной куртки пистолет и надел на ствол глушитель. Было уже довольно темно, но свернувшееся калачиком тело отчетливо выделялось на светлом фоне песка, и полковник не боялся промахнуться.

После третьего выстрела старенький «TT» со спиленным номером просто развалился, едва не искалечив Анатолия Павловича и лишив его удовольствия всадить в своего подручного всю обойму. Помянув крепким словцом соотечественников, которые ну ничегошеньки не могут сделать по-человечески, на века, Сарайкин бросил обломки прикарманенного в ходе давнишнего, поросшего густым быльем обыска шпалера в яму, достал из кармана фонарик и осветил тело.

С телом все было в порядке: отныне и навсегда это было вот именно и только тело — подверженный тлену и разложению неодушевленный предмет, средних размеров кусок питательной массы для червей и бактерий. Самым приятным качеством этого предмета являлась его полная и окончательная бессловесность: он замолчал на веки вечные и больше никому и ничего не мог рассказать о без пяти минут генерале Сарайкине. Рубить покойнику кисти рук и жечь кислотой лицо не имело смысла: досье на него полковник лично уничтожил еще неделю назад, так что отпечатки пальцев разложившегося трупа, который, вполне возможно, с течением времени обнаружат в этой яме, никому ничего не скажут о личности убитого.

Тот, кто обучен находить и распутывать чужие следы, способен надежно спрятать свои собственные. Нужно только сохранять спокойствие и действовать без суеты, чтобы в спешке чего-нибудь не упустить. У Анатолия Павловича не было никаких причин для суеты и спешки, и он не сомневался: уж чьи-чьи, а его следы не отыщет никто и никогда.

Луч фонарика скользнул вправо, осветив кучу хвороста, из которой скромно выглядывал черенок припасенной заранее лопаты. Все было предусмотрено, рассчитано и приготовлено загодя, так что теперь ничего не нужно было придумывать и искать. Достав лопату, полковник забросал труп на дне ямы рыхлым, слегка влажноватым песком, завалил яму хворостом, забросил лопату на плечо и, не оглядываясь, направился к машине.

Убрав испачканную налипшим песком лопату в багажник, он запустил еще теплый двигатель, задним ходом осторожно вывел машину на дорогу, переключил передачу, врубил дальний свет и по заранее разведанной, изученной, знакомой чуть ли не до каждой колдобины дороге повел машину вперед. Человеку, который попал в эти места впервые, да еще в потемках, могло показаться, что водитель обезумел и направляется в неизведанные лесные дебри, в самую чащу, из которой нет возврата. Но таких заполошных пассажиров в салоне «девятки» не наблюдалось, а Анатолий Павлович точно знал, что никакой гиблой заповедной чащи впереди нет: в поперечнике этот жиденький лесной массив едва достигал пяти километров, и места за ним лежали самые подходящие для того, кто хочет в течение некоторого времени не привлекать к себе ничьего внимания.

Полковник Сарайкин вел угнанную машину сквозь сгущающийся мрак по ухабистой лесной дороге, улыбаясь всякий раз, когда слышал глухой шум, издаваемый подпрыгивающей на заднем сидении увесистой спортивной сумкой с надписью «Адидас». О рушащемся прямо в эти минуты мировом ядерном паритете Анатолий Павлович не думал: это было не его ума дело, и оно его совершенно не касалось.

Полная луна светила, как авиационный прожектор, заливая своим мертвенным голубовато-серебристым светом заросшее бурьяном и могучей черной крапивой пространство заброшенного, пришедшего в полное и окончательное запустение мехдвора канувшего в Лету колхоза. В тени полуразвалившегося забора тихо догнивали ржавые остовы тракторов и комбайнов, с которых много лет назад сняли все, что можно было унести и сдать в металлолом. Ворота в заборе отсутствовали — они тоже были железные, их тоже можно было снять и унести, что и было сделано едва ли не в самую первую очередь.

Серебристый свет луны беспрепятственно проникал в здание ремонтных мастерских сквозь провалившуюся крышу, от которой остались лишь ржавые стальные швеллеры поперечных балок да решетчатые фермы стропил. Замусоренный бетонный пол был расчерчен причудливым контрастным узором яркого света и угольно-черных теней. С высоты второго этажа полковник Сарайкин отчетливо видел мирно поблескивающие под луной полированным железом автомобили — «девятку», на которой он сюда приехал, свой джип, который дожидался возвращения хозяина в этом укромном местечке, и замершую в воротах колымагу, которая появилась неведомо откуда в самый неподходящий момент, перегородив выезд — фактически, преградив путь к счастливой и богатой жизни, о которой Анатолий Павлович так долго мечтал и к которой был уже так близок.

Близок, да, но, увы, не так близок, как казалось. Вспомнив об этом, Сарайкин болезненно поморщился, но тут же отогнал посторонние мысли: сейчас у него хватало проблем поважнее того грубого кидалова, жертвой которого он стал.

Он стоял, прижавшись лопатками к грубой кирпичной стене, на опоясывающей помещение по всему внутреннему периметру узкой железной балюстраде, и старался совладать с одышкой. После топота, гула железных ступенек под ногами, выстрелов и дробного дребезга скачущих по бетонному полу стреляных гильз воцарившаяся вокруг тишина казалась абсолютной, как в безвоздушном пространстве, и Сарайкин всерьез опасался выдать свое местонахождение чересчур громким дыханием.

Стараясь не производить шума, он осторожно извлек из рукоятки пистолета обойму, беззвучно опустил ее в карман и вставил новый магазин. Оттянув ствол, дослал патрон, затаил дыхание и прислушался. Пустое, отданное во власть дождя, ветра и воронья здание молчало, и было легко поверить, что в нем никого нет, кроме Анатолия Павловича. Это, к слову, могло оказаться правдой: два или три раза ему удалось выстрелить не в белый свет, как в копеечку, а прицельно, что при его навыках давало недурные шансы на успех.