Алексей Смирнов - Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины

– Мне кажется, кто-то решил нашими руками жар загребать, – сказал он. – Тот или те, кто подкинул письмо с указанием на Матвеева, думали, что он сообщит нам какие-то сведения о… моем деде (язык вдруг взбунтовался, отказавшись от отстраненного «Берга»), которые они не могли получить сами. Вопрос: что же он нам такого сказал? Мне кажется, ничего. Единственная ниточка – Урсула, но про нее известно из газетной статьи о процессе. Наверное, ее данные можно найти в архиве. Мы выяснили, что дед скрывался под другим именем и советское посольство чего-то от него добивалось. Значит, советские знали, кто он такой, а шведы – нет. И дед, несмотря на два покушения, почему-то не открылся ни шведам, ни даже своему другу. Сплошной туман. Голова кругом.

– Да, повезло тебе с дедом. Почти как мне с папашей, – Ленина рука с черными лаковыми коготками легонько коснулась его плеча. Прежде девушка держала строгую дистанцию, как городская птица, привыкшая к людям, но сохраняющая инстинкты дикой жизни.

– Про Урсулу выясним, Сорена в архив зашлем – он в бумажном море плавает не хуже, чем в настоящем. А дальше будем действовать по обстановке. Вдруг она еще жива? – говоря это, Юра все еще чувствовал мгновенное прикосновение Лениной руки.

– Все же не напрасно съездили. Эскильстуну посмотрели, – светски заметил он.

– И мне понравилось. Красивый город. Труба такая живописная, – Лена прыснула.

Из окон квартиры Матвеева открывался вид на американскую депрессию 30-х годов. Так и подмывало сбежать оттуда.

«А ведь я эгоист. Таскаю за собой девчонку только потому, что она мне нравится, – подумал Юра. – Классический расклад куда честнее. Рыцарь ищет приключений, а принцесса ждет его в безопасном замке».

– Послушай, – сказал он. – Ты сама видишь, какая-то гнусность вокруг творится. Мы точно мухи, которые не понимают, что попали в паутину, трепыхаются и все больше запутываются в ней. Вылетай, пока не поздно!

– Ты серьезно? – Юру точно булавкой пронзил изучающий взгляд натуралиста, классифицирующего пойманного жука.

– Ну да. Когда мы договаривались – помнишь, карта в обмен на твое участие? – мне было на тебя наплевать. А теперь нет.

– Что, признание? – Лена хмыкнула. – Вы все одинаковые, чуть подпустишь, тут же начинаете командовать. Чего ты сам-то не выскочишь? Лодка не твоего деда, он еще после войны был жив, возвращайся, доложи бабушке, свою задачу ты выполнил.

– Чертова бабская страна, – пробормотал Юра. – В России я бы просто сказал, что это не женское дело, и меня бы поняли. Ладно. Постарайся понять, буду излагать как принято у вас, на Западе. Любому человеку в принципе полезно пройти курс психотерапии. У некоторых столько всего накопилось, что парой визитов не обойдешься, и стоит это кучу денег. С этим тезисом ты согласна?

– Предположим, – насторожилась Лена. – И что из того?

– А то, что я сейчас занимаюсь самолечением. Это принято у диких бедных народов. От депрессии у нас водка, от порезов – листок, подорожник, от простуды – баня. А от теней предков, из-за которых света не видно, хорошо помогает ныряние на подводные лодки. Мой курс самолечения закончится, когда я взгляну в глаза деда, если он еще жив, или постою на его могиле. Меня всегда бесило, что черно-белая открытка, обросшая легендами, занимает так много места в моей жизни. Какая-то стертая домашняя икона, черная доска, которой меня то пугали, то поощряли, и всегда заставляли на нее креститься. Если уж есть икона, то я должен все знать о человеке, который на ней изображен. Пусть это будет плохое, наплевать, но мне нужны краски!

– Ладно, не злись, – Лена быстро, снизу вверх, пробежала пальцами, точно по кнопкам аккордеона, по пуговицам Юриной куртки, завершив пассаж прикосновением к его носу. – Я все понимаю, но почему ты не хочешь понять меня? Я тоже дикий бедный народ, занимающийся самолечением. Правда, у меня ведь бабушка саамка. До сих пор помню ее бубен, который я проткнула вилкой… Стремстад бросил мою маму, когда я была совсем маленькая. Ладно, в конце концов, обычная история. Но «предатель», «предательство»… Я услышала эти слова, когда еще не понимала их значения. Мы с подружками шли в школу с рюкзачками за плечами, но мой был самый тяжелый – в нем лежало и ухмылялось «предательство», невидимое для всех, кроме меня. Я представляла его жирной серой жабой, поселившейся в нашем доме. А потом я подросла. И однажды вдруг подумала, что Стремстад, возможно, по неким причинам пошел против государства, бездушной машины, которая продолжала исправно функционировать, ни с кем не воевала. И я захотела взглянуть в стеклянные глаза этой машины. Для меня каждый день с тех пор, как я ввязалась в это дело, точно таблетка обезболивающего. Я ничего не сделала машине, но она уже перекрывает мне воздух. Может, я прощу папашу и избавлюсь от комплекса вины, когда машина решит меня уничтожить?.. Ну что, мой саамский заговор против душевной болезни покруче твоих русских приемчиков самолечения?

Лена рассмеялась и пихнула Юру кулачком в грудь. Она уже пожалела о своем порыве и отрабатывала задний ход.

Что ж, не она одна такая. И надо ли объяснять ей, в чем она ошибается?

– Ты неправильно одета, – серьезно сказал Юра, критически оглядев девушку, отправившуюся на дело в спортивных шароварах и свитере крупной вязки с нашитыми на него тут и там крупными декоративными пуговицами (видно, сама постаралась). – Тебе бы пошли черные клеши, обшитые понизу золотым галуном, тельняшка и бушлат с пуговицами, на которых выбиты череп и кости. Так когда-то одевались русские анархисты. Ты ведь по сути только что призналась, что являешься последовательницей антигосударственника князя Кропоткина.

– Именно так и одета. Под свитером. Хочешь, проверь… князь Кропоткин, – Юра почувствовал мятное дыхание Лены. Она вытащила изо рта белый комок резинки и прилепила ее к боковому стеклу машины. Дурацкая пуговица, пришитая к свитеру, царапнула шею. Спина Лены горела, точно у нее была лихорадка.

«Ну и худющая», – подумал Юра, и больше уже ни о чем не думал. Опомнились они, когда на парковку въехала польская фура, вся блестящая и мокрая (оказывается, успел пройти дождь), и долго газовала, пристраиваясь рядом, точно бегемот, который не мог отдышаться после пробежки от реки к месту лежки. Лена, натянув задом наперед свитер, заняла место за рулем.

– Ты знаешь, я где-то читала, что половина американских детей была сделана в машине, – вдруг светским тоном сообщила Лена, когда они подъезжали к Стокгольму. – Страшно развратная нация, не правда ли?

«Вилла Каталина» встретила их необычным для этой тихой заводи оживлением. Ворота были распахнуты, на подъездной дорожке стояла красная пожарная машина, пробуждая своим видом детское ощущение праздника. В дверях Степка объяснялся с рослым персонажем из «Звездных войн». Рефлекторы его роскошного комбинезона сияли в лучах заходящего солнца. Еще двое инопланетян бродили по участку. Кажется, ничего серьезного. Ни дыма, ни огня.