Сергей Иванов - Смерть двойника

«Пошляк» — тут дело не в оскорблениях. Пошлость — это способ мышления… Невольно Огарев опустился на тахту. И тотчас вскочил, вспомнив о Надежде!

И тотчас увидел — вот оно, то самое место. Ведь что такое пошлость прежде всего? Это безвкусица, смешение стилей — благородного и низкого, французского с нижегородским, святости и воровства… Догадался теперь?!

Абсолютно уверенный в победе, Огарев снял со стены икону Николая Угодника. Под нею на том же гвоздике висел кулон! Несколько секунд Огарев рассматривал его. Кулон оказался неожиданно красив, несмотря на столь плачевную свою судьбу: один Надеждин мужик купил его за ворованные деньги, другой его чисто по-сутенерски присвоил, третий украл, забравшись в чужую квартиру.

«Но теперь все это прекратится, — подумал Огарев, — да, отныне этому конец!» И он решительно так, строго сунул кулон в карман куртки — туда же, кстати, где лежал и взятый без спроса пистолет… хозяина этой куртки. Но Огарева отнюдь не интересовали сейчас подобные совпадения. Он думал только о Надежде. О том, как будет перевоспитывать ее… Любишь? (А ведь она любила Огарева!) Так расти над собой!

И Огарев пошел прочь из пошлой квартиры пошлого поэта… Но у машинки… Нет! Все же не мог не остановиться. Понял, что не уйдет отсюда, пока не допишет про «журавлиный клин» и «родимую сторону».

А тот, кого столько раз обвиняли в пошлости, вполне прилично, скромно, хотя и отчасти самодовольно, сидел за столиком в ресторане «Урал»… знаете — том, что недалеко от Курского вокзала. Столик был уже сервирован, закуски и напитки расставлены. Леха исходил слюной, а Нади-бляди все не было… Он так и звал в рифму: Надя-блядя… А чтобы на людях было прилично и для сокращенности — Н-Б.

Стол он заказывал исключительно по своему вкусу, потому что привык уже: Н-Б любила и ела то, что любил и ел он.

Жратву Леха взял солидную, но не самую дорогую, чтобы Н-Б потом не качала головой, ведь платить предстояло, естественно, ей — так у них было заведено. Да так, кстати, заведено во всем мире и… во все времена: за любовь надо платить!

Н-Б опаздывала. Не так чтобы уж намного — на пятнадцать минут. И Леха решил еще немного обождать — еще, скажем, минут десять.

Не пришла, стервоза!

Не спеша он налил себе рюмку, посмотрел на входную дверь, положил рыбки, ростбифа, грибков, маслица… снова посмотрел на дверь… Ну, нет так нет, я жрать хочу!

Сперва с хорошей жадностью, а затем уже вполне спокойно закусывая, Леха заново обдумал те формулировки, которые собирался употребить в разговоре с Н-Б… Она, едренать, желает осознанной необходимости, то есть свободы. Что тебе это даст, дура? Чем украсит жизнь? Сколько тебе осталось быть привлекательной бабой? Куда ты мечешься от красивого мужика, талантливого человека? Что тебе может предложить твой мелкий торгаш (такова была для Лехи версия относительно Бориса) или его столь же мелкая корешня?

Леха мог эти доказательства приводить килограммами — лишь бы Н-Б слушала. А она именно слушала его. Внимала.

Подошел «человек», как любил говаривать Леха Суриков, спросил, подавать ли горячее, а также, что делать со второй порцией. И здесь поэт обратил внимание, что водка выпита на две трети, закуска съедена — двойной заказ. Шампань-бутылка стоит неоткрытая… Причем здесь шампань, остолоп? Н-Б опаздывала уже почти на час!

И вдруг дикая догадка шибанула его, что называется, утюгом в грудь. Он рявкнул официанту:

— В темпе! Счет!

— А горячее?

— Не буду.

— Заказано.

— Ну посчитай… Половину тебе в карман, половину из моего кармана.

Сунув в кейс шампанское, наскоро ухватил в рот два последних куска чавычки… Но неужели блядища на это решится?.. И главное, ключ-то у нее есть. Зачем он ей Тамаркин ключ отдал?.. Тамарка, как можно догадаться, была предыдущая Лехина любовница. Очень бегло просмотрел счет, заметил, как ему показалось, два подозрительных места, сказал:

— Дурить-то не надо!

Официант молчал, выражая презрение. Леха дал ему тютелька в тютельку. И потом еще рубль отдельно, потому что ведь внутренность шампанской бутылки была оплачена, а сама-то бутылка нет.

Частник, которого он схватил на Садовом кольце, запросил пятнарик. А ехать здесь километра четыре… да пропади ты пропадом! Сучка за все заплатит. И еще в ногах поваляется не раз. А нет, так он и в ментовку позвонит… Или лучше ей хавальник начистить, чтобы…

Тут он и приехал, сунул авторвачу червонец и пятерку, единым духом взлетел на четвертый этаж — что значит завязать с куревом! Всунул ключ, повернул — порядок!

В большой комнате за машинкой… сидел какой-то малый!

В первую секунду Леха обомлел. Поджарой своей задницей уперся во входную дверь. Но малый так вскочил испуганно, такие имел безумные глаза — чисто интеллигентские, жидкие, каждую минуту готовые заплакать. И так он был невелик ростом, так щупл по сравнению с Лехой…

— Здравствуйте! — Суриков пошел прямо на него. — Чем обязан? Предъявите, кстати, ваши документы! Я из милиции!

Все пропало!

Безотказная ее, веселенькая машинка, «вольвочка»-подружка не желала заводиться! Минут десять Надька насиловала стартер. Наконец, догадалась приложить к аккумулятору эту самую штуку… как она там называется-то?.. ну в общем «напряжометр». Стрелочка, падла, и не дернулась!

Она выскочила из гаража, даже не подумав чего-нибудь запереть… Но куда ей было сейчас кидаться? Что-либо поймать здесь в середине октября — проще улететь на помеле!

Чертовщина какая-то! Ведь сорок минут назад возила на станцию Севу. Не мог аккумулятор так подсесть. Опять кинулась в гараж. Попробовала раз, два… Ну, пустое это все, пустое! И некогда выяснять, что почем — чертовщина! Недаром она надумала улетать отсюда на помеле.

Собственно, еще не так уж все потеряно. Срочно на станцию, в Москву. С вокзала позвонить в ресторан, мол, еду, родной, и тому подобное.

Но электричку пришлось ждать. И уже в вагоне она сообразила, что узнать телефон ресторана, дозвониться туда, объяснить равнодушному, наглому парню, который поднимет трубку, что ей надо… Да нет, куда там! Надо ехать прямо на Люсиновскую, надо Севочку спасать!

Леха почти вплотную подошел к этому плюгавке. И вдруг крепко, словно клещами, взял его за ухо:

— Если я буду не прав, я извинюсь!

И таким вот манером-макаром повел плюгавку в маленькую комнату… Все оказалось еще очевиднее, чем он предполагал. Этот чудак с буквы «м» даже не удосужился повесить икону на место!

Леха дернул плюгавку за ухо вниз-вверх, вниз-вверх:

— Ну что? Сделать из тебя Ван-Гога?

А лапки у него действительно были нехилые. В глубокой юности Леха слесарил и даже кончал ремеслуху… Слышите, вы, не какое-то там ПТУ, а настоящее ремесленное училище!